XVI. Последнее предостережение

XVI. Последнее предостережение

Легкомысленное южное население Сен-Пьера, не обращая внимания на грозный голос вулкана, предавалось всем прелестям «выборной агитации», то есть повальному пьянству, щедро оплачиваемому «комитетами» различных партий, желающих провести своего кандидата в парламент.

А облик Лысой горы становился всё грознее. Воды горного озера, бывшие прежде чистыми и прозрачными, как хрусталь, внезапно помутнели, приняли сернисто-соляной вкус и становились горячее с каждым днём. 4-го мая негритёнок, прыгнувший с лодки в воду посреди озера, получил такие ожоги, что едва смог взобраться обратно в лодку.

Пятого мая утром состоялось официальное открытие масонского храма специальной «службой», сильно смахивающей на торжественные служения в еврейских синагогах. Открытие совершилось в присутствии официальных властей и при громадном стечения избранной публики. На площади, перед великолепным новым зданием, собралась громадная толпа черни, ожидающей «угощения», обещанного в этот день народу.

Даже христианское духовенство присутствовало на масонской церемонии в лице протестантского пастора и двух католических прелатов модного направления, щеголяющих своей «терпимостью».

Вся эта разношёрстная публика поражалась роскошью и великолепием громадного здания, взбегавшего отдельными корпусами до самой вершины «красного холма», высота которого равнялась приблизительно одной трети высоты Лысой горы. Окутанная белым дымом вершина этого вулкана ясно виднелась с верхней террасы масонского капища.

Погода была восхитительная. Лысая гора, пугавшая глухими раскатами подземного грома, в это утро, казалось, окончательно утихла, что было истолковано масонскими проповедниками как признак «высокого значения новой религии человечества» (то есть масонства), «религии без лицемерия и суеверия, не боящейся разумной критики, религии, не одурманивающей людей запугиваниями и не подкупающей слабых суждением, а робких душой — несбыточными обещаниями сверхъестественного, посмертного блаженства, противоречащего науке и здравому смыслу».

Так говорили проповедники масонства, восхваляя свою новую религию, «значение и мощь которой уже ясно сказались в затишье, сменившем гул и грохот последних дней. Неразумная природа подчинилась разумной воле своего повелителя — человека, признавшего просветлённым умом в себе самом единственное божество земного шара. Вулкан, затихший в сегодняшний торжественный день, — лучшее доказательство того, что очищающее влияние масонства чувствуется даже бездушной природой, а тем паче одушевлёнными людьми»!

Эти искусно составленные речи, правду надо сказать, были мастерски произнесены двумя столетними старцами Ван-Берсом и ребе Гершелем, появившимися впервые перед глазами непосвящённой публики в парадных одеяниях масонских жрецов, с вышитыми золотом передниками и массивными золотыми циркулями, треугольниками и прочими атрибутами «свободных каменщиков». Речи и ораторы произвели громадное впечатление. Им горячо аплодировала праздная публика, падкая на всё «новое» и «оригинальное».

Пронос масонских знамён вокруг стен обширного здания, пародирующая христианские крестные ходы, также имела большой успех и была очень эффектна. Молодые девушки, ученицы масонского лицея, и дети, воспитанники психоневрологического института Мартиники, посыпали цветами дорогу, по которой двигались блестящие пёстрые знамёна с велеречивыми надписями, вроде «права человека», «всеобщее благо», «братство народов», «одно сердце, один разум, один язык», вперемежку с постоянно повторяющимися словами: «свобода, равенство и братство»…

Все эти изречения, вышитые серебряной или золотой канителью по яркому бархату или сверкающей парче, весело играли в лучах солнца. До одурения сладко благоухали цветочные гирлянды, обвивающие древка знамён, колонны и перила галерей, головы, руки и шеи певцов и певиц в белоснежных одеяниях древневосточного покроя, перехваченных золотыми или серебряными поясами и украшенных такими же вышивками.

В общем получалось красивое и эффектное зрелище, производящее не меньше впечатления, чем хорошая постановка какой-нибудь обстановочной оперы. И только раз это приятное впечатление было нарушено, — во время жертвоприношения белой «телицы» с позолоченными рогами и копытами и с гирляндой цветов на шее. Торжественные звуки труб, играющих какой-то торжественный хорал, не могли заглушить жалобного мычания животного, упавшего под ножом «главного жреца» в смертельной судороге на мраморную мозаику внутреннего двора, где стоял жертвенник. Кое-кто из мужчин брезгливо поморщился. Но большинство отнеслось к этому кровавому эпизоду и открытию нового храма совершенно равнодушно.

Вряд ли даже и заметили, что кровь вылили в золотой сосуд, из которого кропили стены здания и присутствующих.

Несчастные одураченные христиане любезно склоняли головы перед жрецами сатаны, не понимая, что капля крови, разведённая красным вином, упавши на их головы или одежды, была первым звеном страшной цепи, накладываемой сатанистами на совращаемых…

Слишком привыкло современное человечество относиться легкомысленно к вопросам религиозным, слишком охотно чванится оно своей «терпимостью»… Этим пользуются агенты масонства, скрывающиеся под сотнями различных наименований, но ведущие души человеческие, вверившиеся им, всегда к одному и тому же концу, к духовной погибели, к сатанизму…

Начавшаяся, по южному обыкновению, в шесть часов утра, эффектная церемония «посвящения» масонского храма, речи, пение, обход здания и окропление «очистительной» кровью белой телицы, продолжались не менее двух часов, и окончилось всё только после восьми часов посреди одобрительного шёпота и даже громких возгласов восторга.

Избранная публика медленно расходилась, в ожидании парадного обеда и раута. Чернь же осталась на большом внутреннем дворе, где были накрыты бесконечные ряды столов и устроены два фонтана, — один из крепкого красного вина, другой из ярко-жёлтого, душистого рома. К полуденному отдыху гостеприимные хозяева масоны предполагали покончить с угощением народа. Парадный же обед назначен был после заката солнца около семи часов вечера.

Так как ни одна фабрика в городе не работала (как всегда во время выборов), то рабочие Сен-Пьера спокойно пировали под тенистыми аркадами великолепного внутреннего двора, за столами, накрытыми между массивными мраморными колоннами, огибающими этого громадный двор двумя широкими аллеями.

Пир был во всем разгаре, когда, часов в одиннадцать утра, на этом дворе появился высокий и худощавый старик, с щёткой белых волос на голове и длинной седой бородой. Это был владелец одного из больших рафинадных заводов колонии, 72-летний старик, бодрый и свежий, несмотря на свой преклонный возраст, — доктор Герен.

Осторожно пробираясь между шумными рядами ликующего народа, он разыскал наконец столы, которыми завладели рабочие его завода, под председательством своих мастеров. Вся эта публика сейчас же узнала старика. Раздалось громкое «ура»… Рабочие радостно окружили своего хозяина.

Герен был одним из последних «белых» фабрикантов-плантаторов, умевший не только жить в мире и согласии, но и сохранять чисто отеческие отношения со своими рабочими, как чёрными, так и белыми.

Зная, что старый хозяин не брезговал обществом своих служащих, охотно принимая участие в их свадьбах, крестинах и именинах, рабочие доктора Герена, быстро очистив ему председательское место, собирались на руках донести его до центрального стола. Но, вглядевшись внимательней в лицо всегда весёлого и добродушного старика, даже подгулявшие негры поняли, что он пришёл не веселья ради.

— Я за вами, дети мои, — начал старый фабрикант чуть дрожащим голосом. — Вы знаете, как поднялась за последние три дня вода в реке. К сегодняшнему утру она стояла почти вровень с набережной… Я собирался ехать на фабрику, чтобы приказать ломать плотину, закрывающую отводный канал, как вдруг сын телефонирует мне, что вода в реке исчезает и воды в русле совсем не стало. На дне осталась лишь грязь, да такая горячая, что из неё поднимается пар. С Лысой горы летит пепел, и его всё больше к горному озеру, в котором вода тоже исчезла. Осталась только горячая грязь, посреди которой видно возвышение. Это, очевидно, новый кратер. Теперь грязь из озера начала спускаться по руслу Белой. Нужно увезти с завода всё, что можно. Хоть бы только дорогие машины и ваши пожитки, а прежде всего женщин и детей увезти на плантацию. Там, наверху, всё же больше безопасности. Я уже распорядился по телефону, чтобы приготовили помещения. Идёмте немедленно на фабрику спасать, что ещё можно спасти… боюсь, не поздно ли мы хватились.

Гробовое молчание ответило на эту речь, страшную в своей красноречивой краткости. Все присутствующие знали, что доктор Герен попусту пугать не будет. Если уж он заговорил об опасности, то, значит, она существует на самом деле, — грозная и неминуемая…

В одно мгновение хмель слетел с рабочих и вслед за доктором Гереном и его рабочими отправились в предместье реки Белой три четверти пировавших во дворе масонского капища.