XIII. Чернокнижник

XIII. Чернокнижник

Старый ван Берс — отец молодой маркизы Бессон-де-Риб — появился в Сен-Пьере через два года после того, как кавалер Гуго Бессон-де-Риб покинул свою родину в качестве депутата колонии. Голландский банкир купил большие плантации одного из разорившихся креолов и затем открыл банкирскую контору в Сен-Пьере, вскоре ставшую одной из первых на всём острове. Через этот банкирский дом переводил маркиз Бессон-де-Риб капиталы жены, а потому и неудивительно было знакомство его семьи с семьёй голландского купца.

Семья эта состояла из жены и дочери, живших уединённо и державшаяся в стороне от весёлой и шумной жизни местной аристократии, несмотря на то, что богатства банкира и красота его жены и дочери широко раскрывали перед ним двери самых аристократических гостиных «белой» аристократии Сен-Пьера.

В городе ходили слухи о том, что ван Берс не любил общества, и слухи эти оправдывались тем, что старик ни разу не принял ни одного приглашения на обед; появляясь же иногда на вечерах или балах, он ускользал всегда чрезвычайно скоро, ни разу не досидев до обязательного в гостеприимной колонии ужина.

Ван Берс жил обособленно от семьи, даже обедал в другие часы, в своём кабинете, всегда один или со своим старым слугой — не то секретарём, не то камердинером.

Просидев целый день за делами, Самуил ван Берс целую ночь проводил в особенном помещении, называемом соседями «башней». Это была каменная круглая постройка в четыре этажа, оканчивающаяся платформой, на которой помещался превосходный телескоп. В стране, где даже двухэтажные здания считаются высокими и где постройки раздаются вширь, а не лезут в высоту, за изобилием места и из страха перед ураганами и землетрясениями, — в такой стране четырехэтажное здание казалось чем-то особенным, а телескоп, установленный на его платформе, — невиданным «колдовским» инструментом. За стариком были замечены и другие, ещё более странные пристрастия: собирание каких-то трав по ночам, особенно во время полнолуния или на рассвете, — какие-то эксперименты в особо приспособленной лаборатории в четвёртом этаже всё той же башни. В третьем этаже помещалась спальня банкира, во втором — его деловой кабинет (соединённый с садом особенной лестницей), в нижнем же помещались целые стаи кроликов, морских свинок и крыс, рассаженных частью в клетках, частью бегавших на свободе по каменному полу. Внизу же, в подвале, ютилась целая коллекция змей и скорпионов. Присматривал за этим зверинцем старый угрюмый голландец (в котором более опытный взгляд узнал бы рыжего еврея), прислуживавший как банкиру, так и его секретарю-камердинеру, спящему в кабинете банкира. Кроме этих доверенных слуг в башню не смели входить ни дочь, ни жена ван Берса, не говоря уже о посторонних. В наше время, когда изучение бактериологии и органотерапии перестало быть тайной немногих учёных, где-либо в европейском городе, вероятно, никто не удивился бы занятиям ван Берса, но полвека тому назад это было не так уж обычно, и немудрено, что среди невежественного «цветного» населения и легкомысленного «белого» общества Мартиники любитель-химик и бактериолог прослыл чернокнижником и колдуном для одних, сумасшедшим или чудаком для других.

Однажды голландский банкир привез из Парижа письмо маркиза Бессоон-де-Риб к его жене и вместе с тем высокого красивого незнакомца с внешностью и манерами истинного джентльмена, который и представлен был маркизе Маргарите, как друг её мужа, просившего свою семью «любить и жаловать лорда Александра-Бориса Джевида Моора».

Его приняли с надлежащей любезностью.

Маркиза находила его настоящим джентльменом. Сын её, тогда ещё только 14-летний развитой милый и весёлый мальчик, был в восторге от нового друга, и только его старшая сестра стала относиться к лорду с несвойственной ей беспечной, ласковой и доверчивой натуре холодной сдержанностью…

Но это никому не бросалось в глаза, так как сдержанность 18-летней девушки в разговорах с молодым мужчиной, открыто и усиленно за нею ухаживающим, казалось всем вполне естественной.

Сен-Пьер всегда был провинциальным городом, где самые отдалённые «соседи» (живущие подчас на другом конце города) знают каждую подробность домашней жизни своих «влиятельных» или «интересных» сограждан. Поэтому никто не удивился тому, что в городе скоро пошли толки о предстоящей помолвке Алисы Бессон-де-Риб с молодым английским лордом, которого молва успела уже произвести в миллионеры… Не знала этого только сама «невеста», но и она очень скоро узнала о планах лорда Моора из депеши отца, в которой коротко и ясно «предписывалось» маркизе Маргарите «сыграть свадьбу» своей дочери с лордом Дженнером «не позже как через три недели»…

Прочитав это странное телеграфное приказание, маркиза сильно удивилась, но не особенно огорчилась, так как не имела ничего против личности так бесцеремонно навязанного жениха и находила его подходящей партией для Алисы… Но иначе посмотрела на вещи сама невеста.

Алиса любила другого — своего кузена, родного племянника матери, сына её брата, кавалера Луи-де-Гамелен. Браку этому ничто не препятствовало и влюбленные были уверены в том, что их родители с радостью благословят их союз. Тем неожиданнее и больнее поразила депеша отца Алису… Рыдая, она открыла свою тайну матери, в то время, как её кузен умолял своего отца немедленно просить руку Алисы у её отца… Одновременно в Париже полетели три депеши, объясняющие причину невозможности исполнить желание отца и мужа. С замиранием сердца ждали две семьи ответа. Маркиза с отчаянием всплеснула руками, когда ответ этот, наконец, получили.

С той же жестокой краткостью маркиз Бессон-де-Риб сообщал жене и её брату о невозможности изменить своё решение, так как от исполнения дочерью его приказания зависит не только его состояние, но и жизнь. Особые священные и нерушимые обязательства связывают его с лордом Джевид-Моором, который ставит руку Алисы условием сохранения дружбы с её отцом, а отказ примет как несмываемое оскорбление, за которое отомстит ему жестоко и немедленно. А так как от подобной мести придётся погибнуть не только самому маркизу, но и его сыну и наследнику и даже самой Алисе, то отец и надеется, что дочь будет благоразумна и покорится неизбежному.

В особой депеше на имя Алисы отец говорил, что требует не слишком большой жертвы, так как предлагаемый им дочери жених молод, красив, знатен, богат и безумно её любит, а следовательно, в руках Алисы все данные для полного счастья. Изменить же своего решения отец не может потому, что это было бы равносильно самоубийству и разорению всей семьи.

Глубокое уныние воцарилось в доме. Алиса, со смелостью честной девушки, сделала последнюю попытку спасти свободу своего сердца, откровенно объяснившись с неожиданным женихом.

Пригласив лорда Моора в сад, бедная девушка показала ему отцовскую депешу и спросила, захочет ли он мстить отцу её за то, что сердце его дочери оказалось несвободно, и захочет ли иметь женой девушку, любящую другого и выходящую за него с тоской и слезами?

Лорд спокойно пробежал глазами депешу и так же спокойно ответил, что не имеет ни малейшего понятия об отношениях маркиза Бес-сон-де-Риб к его отцу, отношениях, из которых, вероятно, и вытекают опасения отца Алисы. Со своей стороны он, лорд Моор, уведомил своего отца о том, что безумно полюбил дочь его старого друга и умолял его просить руки её у маркиза. Он не откажется от своего счастья только потому, что его прелестная невеста мечтала о любви вдвоём со своим кузеном, как это делают все кузины во всём мире. Серьёзной подобная детская привязанность быть не может и, конечно, не выдержит сравнения с его пылкой страстью, сила которой несомненно победит сердце его молодой жены, хотя, быть может, и не сразу…

Выслушав этот ответ англичанина, Алиса поняла, что поколебать этого странного ледяного влюблённого невозможно и что надо или покориться, или бежать.

Алиса объявила своему кузену Луи готовность покинуть ради него семью и родину и бежать куда глаза глядят…

Но влюблённый юноша, 18-летний скромный и робкий мальчик, воспитанный набожной матерью и непомерно строгим отцом, задрожал при одной мысли о сопротивлении отцу и сам стал уговаривать свою кузину покориться отцовской воле.

Молча, смертельно-бледная, с крепко сжатыми губами, выслушала Алиса дружеский совет своего юного возлюбленного и, не удостоив ни словом ответа плачущего юношу, круто повернулась и пошла к дому…

Ей навстречу из беседки вышел лорд Дженнер, с обычной любезно-насмешливой улыбкой на ярко-красных губах.

— Как видите, прекрасная невеста, не все влюблённые бывают героями!.. Ваш кузен предпочитает, очевидно, своё спокойствие вашему счастью…

— А вы почём знаете? — вскрикнула пораженная девушка, не понимая, каким образом мог узнать содержание разговора с Луи Гаме-леном этот человек.

— Я многое знаю… или догадываюсь! — точно спохватившись пояснил молодой англичанин и поспешно прибавил, не желая дать Алисе времени подумать о сказанных им словах, — надеюсь, что, после вашего объяснения с моим жалким соперником, вы без отвращения положите в мою руку вашу прелестную ручку?

Алиса опустила голову, не решаясь встретить взгляд своего неожиданного жениха, но ответила холодно и решительно:

— Если вы не боитесь взять в жёны девушку, открыто высказывающую отвращение к союзу, навязанному ей непостижимой прихотью отца, — если не какой-то жестокой и, вероятно, даже преступной интригой, — то мне, конечно, придётся покориться и… предоставить вам самому назначить день свадьбы…

— Так-то лучше! — ледяным тоном ответил англичанин. — В таком случае я телеграфирую вашему отцу о том, что свадьба наша будет сыграна через три недели от сегодняшнего дня.

Три недели — короткий срок для того, чтобы приготовить роскошную свадьбу, о которой должна была говорить вся Мартиника. Желание это было выражено Маркизом Бессон-де-Риб, приславшим свои «инструкции» через посредство всё того же банкира ван Берса. Начались поспешные приготовления. Лучшие ремесленники колонии дни и ночи работали над приданым, мебельщики отделывали заново левое крыло обширного дома, предназначенное маркизой для молодой четы. Лихорадочная деятельность кипела вокруг молодой невесты, остававшейся холодной и равнодушной к праздничному оживлению своей семьи. С ледяным спокойствием принимала она великолепные цветы и роскошные подарки своего жениха, спокойно и равнодушно примеряла дивное подвенечное платье из мягкого белого атласа, затканного серебром, спокойно и равнодушно отвечала «как хотите» на все вопросы о драпировках, коврах и мебели, приготовляемой для её квартиры, об именах гостей, которых предполагалось пригласить на обед и бал после бракосочетания, — обо всём, что имело отношение к её свадьбе. Ничего кроме этого спокойного, но равнодушного «как хотите» никто не слыхал от бледной и холодной невесты, бродящей по дому и саду подобно привидению.

Дни бежали за днями… Приближался роковой день свадьбы. За неделю перед ним молодой невесте доложили о посещении голландского банкира ван Берса, привезшего ей поручение и подарок от отца.