IX. Закладка масонского Храма

IX. Закладка масонского Храма

Гершуни улыбается. Опыт удался блистательно. Эта девушка, очевидно, может быть настоящей ясновидящей. Поэтому он решил прекратить опыт и обратился к Гермине:

— Я нахожу, графиня, что излишек магнетического тока использован. Усыплённую пора разбудить, чтобы не повредить её здоровью… Но только я предупреждаю вас, что она не будет помнить ничего случившегося, и напоминание о её гипнотическом сне может иметь весьма печальные последствия для её здоровья. Поэтому советую вам не говорить о том, что случилось после ухода из хижины чародея… Иначе я ни за что не ручаюсь…

Гермина обещала молчать и поручилась за молчание Луизы.

Через минуту молодая девушка открыла глаза и с удивлением увидела Гермину, стоящую возле неё на коленях.

— Я, кажется, упала, Гермина, — произнесла она.

— Ты была без чувств, моя бедная Майя… И, не случись здесь нашего доброго профессора, я бы не знала, как быть… Он был так добр и внимателен…

— Графиня преувеличивает мои заслуги. Я только помог ей привести вас в чувства, когда усталость и волнения вызвали естественную реакцию.

— Неужели я была в обмороке? — недоумевая, спросила Матильда. — Вот уж никогда не сочла бы себя способной на это: я всегда подсмеивалась над дамами, падающими в обморок. И вдруг сама попалась…

— Мы так волновались у старого чародея, — начала Гермина. Но Гершуни быстро перебил её.

— Не следует вспоминать об этом, графиня. Позволю себе посоветовать вам немедленно пуститься в путь, если только мадемуазель Бессон-де-Риб чувствует себя достаточно сильной?

Матильда решительно поднялась и, весело улыбаясь, тряхнула золотистой головкой.

— Я не чувствую ни малейшей усталости, а потому в путь! Через час наши героини, без дальнейших приключений добравшиеся до своего экипажа, уже мчались в тележке по удобной просёлочной дороге, не опасаясь вечерней темноты, быстро наступающей на юге. Посещение «чёрного чародея» окончилось вполне благополучно… по-видимому. И только Гершуни, занявший по приглашению дам свободное место в тележке, знал, какой ужасной интриге послужило началом это посещение…

Около девяти часов вечера тележка, быстро промчавшаяся по ярко освещённым электричеством улицам Сен-Пьера, остановилась, наконец, перед воротами виллы графини Розен. На звон бубенчиков поспешно выбежала старая экономка, с беспокойством поджидавшая свою молодую госпожу.

— Лорд Дженнер здесь? — торопливо спросила Гермина, спеша проверить слова спавшей Матильды.

— Так точно, ваше сиятельство, — почтительно ответила мулатка. Они приехали в семь часов и приказали накрыть на стол.

Гермина вздрогнула и обменялась многозначительным взглядом с профессором Гершуни. Маленькая же немочка-горничная с ужасом воскликнула:

— Ах, Господи, вот какая история!

Окончить эту фразу бедной Луизе не пришлось, так как Гершуни быстро схватил её за руку и так крепко стиснул, что она чуть вторично не вскрикнула от боли…

Помня приказания «профессора», Гермина поспешно обратилась к Матильде, и, чтобы отвлечь её внимание от восклицания Луизы, стала упрашивать её остаться поужинать:

— Твои родные беспокоиться не будут, Майя. Ведь они знают, что ты проводила день со мной, так не всё ли равно, вернёшься ты часом раньше или позже?

— Нет, нет, милочка, — решительно ответила Матильда. — Я положительно не могу остаться. Я начинаю чувствовать усталость и страшную потребность заснуть…

— Это вполне естественное последствие утомления, — вкрадчиво заметил Гершуни, помогая видимо ослабшей молодой девушке выйти из высокой тележки. — Завтра от вашей усталости и следа не останется… Вас же, графиня, я попрошу разрешить мне сказать несколько слов моему другу Лео…

— Благодарю вас, дорогой профессор, — любезно ответила Гермина, позабывшая после сегодняшних событий большую часть своих антипатий к «учёному» приятелю своего друга. — Я прошу вас остаться с нами поужинать…

Торжественная закладка масонского храма состоялась, наконец, со всей символической пышностью, предписываемой древним ритуалом «свободных каменщиков». После уничтожения рыцарского ордена Тамплиеров впервые открыто и громогласно произносились формулы посвящения будущего здания тому «великому архитектору вселенной», под именем которого неподготовленная толпа, также, впрочем, как и масоны первых посвящений, понимали Бога Истиного, посвящённые же высших рангов разумели мрачного владыку тьмы и зла — Люцифера.

В далёкой французской колонии, посреди республиканской администрации, набранной на три четверти из мулатов и метисов, почти поголовно сочувствующей масонству, нечего было опасаться. Знамёна бесчисленных лож, как местных, так и привезённых различными депутациями из Америки и Европы для участия в радостном и торжественном событии, весело колыхались в тёплом воздухе, сверкая яркими красками своих шёлковых полотнищ, на которых золотом и серебром были вышиты масонские девизы и таинственные фигуры, истинный смысл которых понятен только посвящённым. Картина была живописная и эффектная.

В восемь часов утра торжественное шествие вышло из ворот главной ложи Сен-Пьера, после короткого тайного заседания тридцати трёх высших посвящённых, и, пересекая город наискось, добралось до пустынного бульвара, почти примыкающего к ограде, окружающей место постройки.

Это был огромный участок, подходящий вплотную к скалистому склону Красной вершины и являющийся крайней границей городской земли. Посреди участка уже был распланирован будущий храм, фундамент которого обозначался более или менее глубокими рвами. В самом центре будущего здания находилась трёхсаженная траншея, над которой устроены были прочные деревянные мостки. Здесь должна была совершиться закладка первого камня.

Вокруг мостков сгруппировались знамёна и депутации, а равно и приглашённые «почётные» гости: чины администрации, общественные деятели и местная аристократия, белая и цветная, дамы и мужчины. А ещё дальше, за линией конных полицейских, наблюдающих за порядком, запрудила участок громадная и пёстрая толпа южного народа — негров и мулатов, оцепившая широким концом всё пространство.

Мальчишки взбирались на ограду, на деревья, даже на дальние скалы Красной вершины, с которых можно было «хоть одним глазком» взглянуть на «интересное» масонское торжество. И вся эта толпа болтала, смеялась, перекликалась, кричала «Ура!» и аплодировала ораторам с неистовой живостью и воодушевлением, о котором понятия не имеют жители холодных и спокойных северных стран.

И решительно никому не приходило в голову, что здесь празднуется победа безбожия над верой, сатанизма над Церковью, масонства над христианством, за которое всё ещё готовы были бы умереть многие из присутствующих. На помосте заняли места важнейшие масоны со своими семьями, и «официальные» лица. Семейство маркиза Бессон-де-Риб отсутствовало. Даже молодёжь не решилась поступить против воли старой маркизы Маргариты, объявившей накануне, после продолжительного совещания с аббатом Лемерсье, что эта масонская церемония —«то же язычество» и притом самого опасного свойства.

— Мне страшно подумать, что твой внук, милая Эльфрида, воспитывается отцом, даже не скрывающим своего масонства. Тебе следовало бы постараться вырвать бедного ребёнка из недостойных рук.

— Не слишком ли вы строго судите о лорде Дженнере, как и о масонах, дорогая бабушка? — нерешительно заметил молодой маркиз. Мне часто приходилось слышать совершенно иное мнение о масонстве. Сколько я знаю, не только гражданские, но и военные власти не находят ничего предосудительного в деятельности так называемых «свободных каменщиков». В различных французских ложах немало офицеров и даже духовных лиц…

Старая маркиза перебила внука негодующим возгласом:

— Плохо приходится церкви Христовой, когда слуги её присоединяются к армии идолопоклонников… Нет, нет, Рене… Не будем спорить. Но моего убеждения ты всё равно не изменишь.

После подобного разговора было понятно, что ни один из членов семьи Бессон-де-Риб не принял приглашения масонского «строительного комитета» пожаловать на «торжество освящения храма Соломона» и на последующий, на другой день после этого торжества, «обед и бал» в парадных залах великолепной городской ратуши.

Лорд Дженнер находился в числе тридцати трёх старших «мастеров». На мостках над траншеей, в которую должен был быть опущен первый камень — громадная глыба красного гранита, с приделанной к ней серебряной доской с соответствующей надписью. Проницательные глаза красивого англичанина сейчас же заметили отсутствие семьи своей покойной жены, и насмешливая улыбка пробежала по его лицу.

Было здесь немало речей, полных напыщенных фраз о «свободе веры», живущей в человечестве, и о «могуществе» «великого архитектора вселенной», о храме добродетели, воздвигаемом в душе человека, и о «братстве всех народов», объединённых международным масонством, об освобождении народов от «всех цепей и всякого рабства, хотя бы и умственного, рабства предрассудков», о золотом веке «вечного мира, когда кровавые сражения и братоубийственные войны отойдут в область преданий», о равенстве всех племён Земного шара и прочее, до бесконечности…

Всем известные, избитые красивые фразы лились целыми фонтанами, и после каждой речи, произносимой не только масонами, но и властями французской республики, сочувствующими «великой умственной и нравственной силе масонства», разноцветные знамёна склонялись над глубокой траншеей, в которую с помоста громадные лебёдки спускали первый камень. В особо выточенное треугольное углубление мраморной глыбы положена была золотая медаль, выбитая в честь знаменательного события, и свиток пергамента, исписанный каракулями, непонятными для массы, но в которых посвящённые легко бы признали древнееврейские письмена. Затем отверстие было закрыто серебряной доской с выгравированными на ней годом, числом и знаками Зодиака. Доску эту прибили золотыми гвоздиками, по которым по три раза ударили серебряными молоточками сначала старший из «мастеров», затем губернатор колонии, потом лорд Дженнер, передавший молоток командиру стационера — броненосного крейсера, специально прибывшего из Порт-де-Франса для сегодняшнего торжества. Серебряный молоточек переходил из рук в руки, от масонов к властям военным и гражданским, и, наконец, попал в руки протестантского пастора, спокойно сделавшего свои три удара. Затем почтенный старик передал молоточек своему соседу, оказавшемуся главным раввином новой синагоги. Это поразило лютеранского священника, но, впрочем, ненадолго. Он видел, как самые почтенные и влиятельные из его прихожан теснились вокруг масонских вождей.

Бедный, одураченный слепец! Что скажешь ты, когда очнёшься от навеянного масонами угара и поймёшь, какой храм помогал ты закладывать?

Что сказали бы все присутствующие здесь христиане, среди которых многие ещё сохранили остатки веры в сердцах своих под покровом равнодушия, навеянного так называемым «светским» воспитанием и всемогущей модой, — если бы они могли понять значение красивых символических фигур на масонских знамёнах, кажущихся такими простыми непосвящённым, но имеющим такое страшное значение для посвящённых. Даже общеизвестная шестиконечная звезда, сделанная из двух треугольников и употребляемая на всех иллюминациях, украшающая подчас дворцы христианских монархов и храмы Бога Истины, — эта шестиконечная звезда имеет страшное символическое значение опущенной книзу вершиной треугольника. Ведь эта фигура является геометрическим символом сатаны, козлиная голова которого легко вписывается в её отделы, символизируя торжество зла и тьмы над добром и светом.

Масоны умны и терпеливы. Исподволь приучают они христианские народы к созерцанию своих символов, которые уже никто не замечает. Привычка мешает обращать на них внимание, а тем паче разыскивать и допытываться их значения. И благодаря подобной привычке, легкомысленное современное человечество незаметно приучается допускать страшные символы в свою жизнь… Увы, страшно близким кажется то время, когда исполнятся предсказания Апокалипсиса, и христиане допустят наложить на себя печать сатаны, сами того не замечая. Продают же теперь в столице православной России, в Петербурге, в Гостином дворе, дамские кофточки, на шёлковой тесьме отделки которых повторяется в виде невинного узора еврейская буква «Шин» — начальная буква слова «Шатан» (Сатана), таинственная символическая буква, пылающая синим огнём между рогами чёрного козла, председательствующего на дьявольских шабашах.[14]

Уж если в православной России, ныне предупреждённой об опасности масонских символов, христиане всё ещё не замечают подобных вещей, то тем паче в Сен-Пьере, на Мартинике, могли пройти незамеченными и непонятными страшные символы сатанизма, изображённые на знамёнах масонских лож.

Масса любовалась красивыми яркими цветами художественных вышивок и звучными девизами, не понимая поистине сатанинской насмешки, сверкавшей в глазах посвящённых, взиравших на эти знамёна, впервые после Парижской коммуны открыто появившиеся на французской земле.

Но ужасы коммуны успели уже позабыться легкомысленными французами. Приговорённые судом к бессрочной каторге, коммунары, убийцы беззащитных заложников, истязатели старцев-священников, осквернители детей, женщин и храмов Божьих, изверги, сжёгшие четверть Парижа, были уже помилованы и вернулись полноправными гражданами в тот самый Париж, который они залили кровью и огнем… А масонские знамёна, тщетно пытавшиеся четверть века назад защитить злодеев коммуны, ныне развивались на открытом воздухе, торжествуя победу масонства…

О, человечество… Когда ты научишься отличать зло от добра, свет от тьмы?

Когда первый камень был спущен на дно траншеи и установлен отрядом каменщиков, украшенных символическими передниками и пёстрыми лентами, с висящей на груди пентаграммой, официальное торжество окончилось. Участвующие, как и почётные гости, стали расходиться, обмениваясь рукопожатиями. И снова никто из непосвящённых не заметил, как многозначительны были взгляды, сопровождающие некоторые из этих рукопожатий. Никто не слышал, как некоторые из главных «мастеров», только что стоявшие на подмостках вместе с гражданскими и военными властями, пожимая руку тому или другому, произносили, едва заметно шевеля губами, одни и те же слова: «В полночь у северных ворот»…

Через два часа после окончания официальной закладки, высокая ограда, окружающая весь громадный участок, предназначавшийся под храм Соломона, опустела. Все входы, ведущие за эту ограду, были старательно заперты, а ключи унесены главными надзирателями, сопровождавшими всех рабочих, приглашённых «строительным комитетом» в один из громадных увеселительных садов Сен-Пьера, где был приготовлен для них обед с обильной выпивкой.

До поздней ночи пировали каменщики, плотники, штукатуры и землекопы за счёт строительного комитета. И никто из подвыпивших рабочих не обратил внимания на постепенное исчезновение некоторых «мастеров» и десятников при приближении полуночи.

Ускользнувшие с попойки твёрдыми и уверенными шагами направились все по одному направлению, хотя и разными дорогами, обратно к месту постройки, откуда вышли несколько часов назад.

Быстро и бесшумно подвигались они по ярко освещённым электрическими фонарями улицам, искусно избегая знакомых, случайно попадавшихся им навстречу или сидящих перед многочисленными кофейнями и пивными за стаканом холодного напитка. Только выбравшись из многолюдных центральных улиц, тёмные человеческие фигуры замедлили свои шаги.

На пустом бульваре под широкой сенью громадных баобабов легко было скрыться целому полку, а не только нескольким десяткам лиц. Они осторожно приближались с разных сторон к одним и тем же воротам в высокой сплошной ограде участка, смутно видневшейся в скудном освещении молодого месяца, который поминутно скрывался за обрывками тёмных туч, быстро гонимых горячим и сухим ветром.

Осторожно оглядываясь, выдвигались из-за стволов великанов-деревьев тёмные фигуры и, убедившись быстрым и внимательным взглядом в отсутствии любопытных, перебегали узкое пространство, отделяющее бульвар от постройки. Возле едва заметной узенькой калитки лежала, растянувшись на деревянной скамье, тёмная фигура караульщика. Сторож при приближении кого-либо спрашивал негромким, но повелительным голосом:

— Кто там? Что позабыл на постройке? На что и получал одинаковый ответ:

— Мы позабыли инструменты, которыми строится храм истины и пришли за ними. Впусти нас, товарищ привратник…

— А кто послал вас? — вторично спрашивал сторож. — И зачем? И снова кто-либо из подошедших отвечал тихим голосом:

— Послал нас тот, кто имел на это право. Цель же нашего прихода известна тебе, как и нам. Мы пришли участвовать в жертвоприношении Исаака…

Тогда только привратник отворял калитку и в образовавшуюся узкую щель протискивались тёмные фигуры, поспешно и бесшумно, как ящерицы в расселину скалы.

Вошедшие направлялись к месту официальной закладки, помещённому в середине неправильного шестиугольника, образующего отгороженный участок, одна из сторон которого касалась почти отвесной скалы, делающей подъём на Красную вершину совершенно невозможным в этом месте.

Надо было хорошо знать местность и планировку будущего строения, чтобы пробираться между многочисленными рвами, тёмные линии которых пересекались во всех направлениях, обрисовывая очертания будущих зал и коридоров. И чем ближе к центру, тем запутаннее казались тёмные линии траншей, приготовленных под фундаменты.

Тем не менее входящие быстро и уверенно пробирались к мосткам, возле которых остановились и сгруппировались все последовательно подходящие группы. Когда здесь набралось 133 тёмных фигуры, у ворот раздались три коротких резких свистка. И в ту же минуту из среды пришедших отделилась маленькая юркая фигурка, закутанная в тёмный плащ с капюшоном, скрывающим лицо больше чем наполовину. Фигурка эта повернулась к присутствующим и произнесла повелительно:

— Следуйте за мной, вольные каменщики!

Твёрдым и уверенным шагом спустился неизвестный в глубокую траншею, в которую сегодня утром опустили первую глыбу мрамора с прибитой к ней памятной доской. Держа друг друга за руки, спускались за ним по довольно крутому уклону остальные пришедшие, скоро ставшие невидимыми в глубокой чёрной тени нависших мостков.

Рядом с только что опущенной и не заделанной цементом глыбой мрамора открылась узкая и низкая щель, в которую свободно проходил слегка согнувшийся человек. Дверь эта бесшумно отворилась, вдвинувшись в стену, когда «путеводитель», идущий впереди ночных гостей, провёл рукой сверху вниз по одному из кирпичей, отмеченных едва заметным треугольником, опущенная вниз вершина которого сразу выдавала его масонское значение. фигура треугольника встречается и в христианских храмах, обозначая триединую сущность Божества, «Троицу единосущную и нераздельную». Обращённая кверху вершина треугольника является символом Отца Небесного, Бога Истинна, царствующего над земным миром, служащим «подножием ног Его». Всевидящее Око Господне внутри подобного треугольника доканчивает христианскую символическую фигуру, которую можно видеть, между прочим, в Казанском Санкт-Петербургском Соборе над Царскими Вратами.[15]

Но иное гласит масонский треугольник, вершина коего опущена вниз, обозначая владыку зла и мрака, царство которого ниже земного мира — в бездне адовой. И горе человеку, понимающему значение этого преступного масонского символа и не отворачивающемуся с ужасом и отвращением от геометрической фигуры, ясно указывающей на почитание масонами в качестве единого главы «всенижайшего».

Медленно и торжественно преступила маленькая фигурка «путеводителя» порог этой чёрной щели и, стоя внутри, совершенно невидимая, произнесла глухим голосом:

— Вольные каменщики, вы остановились у дверей великой тайны. Предупреждаю об этом здесь присутствующих. Если страх перед ожидающим вошёл в душу кого-то из посвящённых, да не переступит он порога, пусть удалиться отсюда. Удалившиеся сегодня от этой двери останутся неизвестными даже для всезнающих высших посвящённых… Но переступившему за порог возврата уже быть не может. Осмелившиеся подойти к источнику сил останутся связанными с нами навсегда. Одна смерть может порвать узы эти… Если они могут быть порваны смертью… Поэтому загляните в глубину сердец ваших и освятите тайники душ своих. Не переступайте легкомысленно через роковой порог, ведущий в храм грозного владыки нашего…

С минуту длилось жуткое молчание. Затем в глубокой темноте траншеи произошло какое-то движение и, наконец, какой-то громкий голос произнёс издали, из последних рядов пришедших:

— Мимо нас прошло обратно только двое, побоявшихся переступить священный порог. Все остальные жаждут участвовать в жертвоприношении Исаака. Это испытанные товарищи девятого посвящения. Брат-путеводитель может безбоязненно допустить их к радостному торжеству сегодняшней ночи.

Снова раздался короткий троекратный свисток, и длинная вереница теней медленно и беззвучно исчезла в чёрном отверстии, тихо замкнувшемся за последним входящим.