XV. Последняя неделя
XV. Последняя неделя
В партии, действительно представлявшей интересы колонии, были все белые плантаторы и почти все заводчики и фабриканты. Это была «партия общества, интеллигенции и попов», как презрительно пояснили красные афиши, щедро расклеенные как раз в тех местах, где воздвигались переносные лавочки с «прохладительным», среди которого виски и кукурузная водка являлись самыми «лёгкими» напитками. На самом деле, клерикалы и попы, то есть духовенство, принимали участие в политике, становясь в ряды партии «либералов», только потому, что эта партия стояла в действительности за свободу совести, отстаивая право веры и молитвы, и тогда уже сильно стесняемое радикальным красным чиновничеством Франции, в которое, благодаря республиканскому строю, перебралось пятьдесят процентов евреев при сорока процентах наёмников жидовского золота.
Предчувствуя появление закона об отделении церкви от государства, то есть о фактическом подчинении христианства жидовству, в лице евреев-министров, всё, что оставалось в колонии верующего, разумного и благородного, всё любящее свою родину, сплотилось в одну партию, забывая мелкие несогласия и образуя поистине братский союз в защиту родной веры от богоборцев — масонов и сатанистов, — в защиту родного народа от еврейского захвата.
От исхода дуэли между этими двумя партиями зависела судьба христианства во Франции, ибо большинство масонско-еврейского правительства республики было так незначительно, что появление даже двух противников в лице представителей Мартиники, могло бы очень изменить политическую физиономию национального собрания.
На главной площади Сен-Пьера перед старинным зданием ратуши состоялся многотысячный «митинг» для обсуждения «выборных вопросов». Так гласила официальная программа. На самом же деле никто и ничего не обсуждал. По обыкновению произносились всем известные красные речи. Отчаянно размахивающие руками «ораторы» вопили избитые фразы о «тайной мечте дворянства вернуть невольничество», о стремлении духовенства «превратить человечество в четвероногих идиотов» для того, чтобы «распоряжаться суеверами как рабами», о «кровожадности королей и императоров», которые будто бы спят и видят во сне, как бы начать войну с кем-нибудь и «уложить на полях сражений» сотню-другую тысяч своих подданных и так далее без конца…
Подобно заведённой шарманке, текли нелепые речи проповедников богоборчества и революции.
Гермина, невидимая посреди ползучих растений на своём балконе, не могла разобрать отдельных речей, произносимых на улице довольно далеко от дома, так как вилла «Маргарита» выходила на площадь только решёткой сада, — но до неё долетали громкие восклицания одобрения, шумные восторги и глупый хохот людей, с раннего утра отдавшихся политическому и спиртному опьянению. И каждый новый вопль тысячеголового чудовища, именуемого «толпой», заставлял вздрагивать молодую женщину, ещё не оправившуюся от страшного потрясения, вызванного такими же воплями такой же толпы.
Леди Дженнер зажимала уши дрожащими руками, чтобы не слышать возгласов, слишком живо напоминающих ей страшное рождественское утро, когда её, полумёртвую от испуга, вырвал из рук неизвестных разбойников её муж, когда исчезла её верная Луиза, когда был убит добрый старый маркиз Бессон-де-Риб, когда совершено было адское святотатство в горной часовне…
Все эти видения оживали в душе Гермины, вихрем проносясь перед её глазами. Они будили в ней целый рой смутных и страшных подозрений, безграничного негодования. Неужели для злодеев нет наказания?
Вдруг, точно в ответ на этот скорбный вопрос молодой женщины, раздался громовой удар и высоко в безоблачное небо взвилась воронкообразная чёрная туча, испещрённая молниями, такими яркими и ослепительными, что солнечный свет померк в сравнении с ними.
Оглушительный вопль десятков тысяч голосов приветствовал это необычайное явление. Толпа, собравшаяся вокруг политических «ораторов» на площадях и перекрестках, замерла и оцепенела от ужаса и удивления. Из всех домов выбегали перепуганные люди, — мужчины, женщины, дети, стар и млад, богатый и бедный… Добежав до улицы, все они застывали в боязливом недоумении. Громких криков уже не было слышно, но робкий шёпот десятков тысяч голосов сливался в один шипящий звук, пугающий своей напряжённой неестественностью.
— Гора… Гора… Лысая гора!..
Эти роковые два слова пронеслись над двадцативёрстным городом в какие-нибудь две-три секунды… Сразу на всех концах Сен-Пьера все поняли, что началось извержение вулкана, в близость которого никто не хотел верить, самую возможность которого так упорно отрицали всевозможные учёные «комиссии», профессора и специалисты.
Вчера ещё, накануне пресловутого «рабочего дня», на углах улиц расклеены были официальные афиши, в которых власти городского самоуправления, так же, как и правительственной администрации, торжественно уверяли граждан в отсутствии всякой опасности для Сен-Пьера. Доказывалось чрезвычайно красноречиво «несомненными» цифрами и выкладками, что так называемая Лысая гора принадлежит к числу потухших вулканов, и что струйки дыма, замечаемые с Нового года на её вершине — явления совершенно случайные и никакого серьёзного значения не имеющие.
До сих пор белелись эти успокоительные «афиши» на тёмных дубовых дверях старой городской ратуши, вокруг которой толпилось в настоящую минуту дрожащее человеческое стадо, с ужасом вглядывающееся вдаль, — туда, откуда непрерывно вырывались новые чёрные тучи, постепенно заволакивающие прозрачное синее небо.
Задолго до заката солнца начались неестественные сумерки. Трагический полумрак незаметно, но неудержимо надвигался на великолепный город, ликующий в пьяном разгуле. И так страшна была эта бледная тьма, медленно окутывающая роскошную растительность юга, что пьяный угар сразу слетел с перепуганных людей. Замолкли песни, прекратились речи, стар и млад со страхом прислушивались к единственному голосу, нарушающему мрачную тишину, к грозному голосу вулкана…
Лысая гора одна гремела в жуткой искусственной тишине, под закрытыми чёрной шапкой дыма небесами. Где-то, далеко в неведомых глубинах земли, казалось, шло гигантское сражение исполинских армий. Не переставая раздавались оглушительные залпы невидимых орудий. Страшный, утомляющий нервы, шум напоминал стук бешено мчавшейся по камням артиллерии, и раскаты этого подземного грома продолжались непрерывно, то ослабевая, то усиливаясь до нестерпимо резкого оглушительного треска. Каждый раз, когда особенно сильный подземный удар заставлял вздрагивать толпу, на чёрном небе снова появлялась чёрная опрокинутая воронка, испещрённая молниями, при бледном свете которых собравшиеся толпы народа казались призраками, а не живыми людьми.
Около часа продолжалось это страшное явление природы, чудовищный пролог роковой трагедии, жертвой которой стал Сен-Пьер. Но этот час показался вечностью оробевшим жителям города.
Когда к пяти часам вечера внезапно поднявшийся морской ветер резкими порывами быстро рассеял тяжёлые чёрные массы насыщенного электричеством дыма и вместе с тем замолк подземный гром, так страшно напугавший жителей Сен-Пьера, все вздохнули, точно проснувшись от страшного кошмара.
Робко оглядывали люди друг друга. Всем казалось, что в эти 50 минут гнетущего смертельного ужаса каждый должен был состариться на десять лет, и каждый в глубине души удивлялся, не находя на лице соседа видимых следов этой перемены.
Но следы невидимые страшное предостережение всё же оставило. Началось бегство напуганных жителей Сен-Пьера. Отъезды участились, и вместе с тем припомнилось, что, в сущности, отъезды эти начались уже гораздо раньше. С Нового года пароходные компании делали блестящие дела, не успевая увозить покидающих город. До сих пор никто не обращал внимание на это всё усиливающееся бегство жителей города. Но теперь как-то вдруг все сразу заметили, как велико было число уехавших, и забеспокоились…
Обеспокоилась и Гермина, начавшая перебирать имена знакомых семейств, которых собиралась посетить после своего выздоровления. Лорду Дженнеру, вместе с которым она обсуждала эти визиты, поминутно приходилось сообщать ей, что «такие-то» уехали в Америку или отправились «прокатиться по Европе», или, по меньшей мере, «перебрались в Порт-де-Франс» или Макубу. Слушая эти сообщения, хорошенькое побледневшее личико Гермины делалось всё серьезней. Наконец, она не выдержала и произнесла слегка дрожащим голосом:
— Не скрывай от меня правды, Лео… Я вижу, что Лысая гора, которую все считали потухшим вулканом, готовит извержение… Скажи мне прямо, Сен-Пьер в опасности?.. Не лучше ли нам поскорей уехать отсюда?..
Лорд Дженнер громко рассмеялся.
— Маленькая трусиха… Не стыдно тебе бояться, когда я подле тебя?.. Впрочем, если хочешь уехать, — я тебя не удерживаю… Ты ещё не окрепла и вправе поберечь свои бедные нервы. Если хочешь уехать, — я устрою тебя на знакомом пароходе.
— А ты? — робко спросила Гермина.
— Я не могу покинуть Сен-Пьер до окончания выборов и освящения нашего масонского храма. Но если тебе слишком страшно, — повторяю, ты можешь уехать в Америку или Европу, куда захочешь. Я же приеду за тобой недель через шесть.
Со слезами на глазах перебила его молодая женщина:
— Неужели ты мог подумать, что я соглашусь уехать без тебя, Лео?.. Да если бы я наверно знала, что Лысая гора грозит нам неизбежной гибелью, я всё-таки не согласилась бы расстаться с тобой даже на шесть дней, не только недель. Оставить тебя одного в опасности, — да я бы умерла от беспокойства в первую же ночь…
Вошедший камердинер доложил о посещении «мистера Джексона», то есть лорда Джевида Моора, любезно пришедшего «справиться о здоровье прелестной хозяйки дома» и успокоить её относительно паники «среди невежественного чёрного населения» Сен-Пьера.
Гермина жадно прислушивалась к холодному, спокойному, слегка насмешливому голосу старого друга своего мужа, которого она всё ещё не узнала, считая его действительно американским купцом. Мистер Джексон рассказывал так мило и забавно об уморительных сценах и смешных анекдотах, вызванных испугом, что страх перед «огнедышащей горой» почти совсем угас в сердце молодой женщины.
Да и в умах увлекающегося и легкомысленного южного населения этот первый испуг быстро уступил место насмешливости и тщеславной похвальбе неустрашимостью.
Уже на следующее утро никто не хотел верить в угрожающую опасность. Острить над трусами, убегающими «в неведомые страны от невозможных бедствий», стало модой, признаком «хорошего тона». Никто не хотел признаться в своем вчерашнем испуге…
Но число отъездов всё же увеличилось.
В числе отъезжающих оказался и лорд Джевид Моор в сопровождении таинственного мальчика, называющегося сыном лорда Дженнера.
— Ребёнка требует бабушка. Пора серьёзно заняться его воспитанием! — пояснил Лео отъезд «своего Ральфа».
Гермина, впрочем, не обратила особенного внимания на эти слова, поглощённая собственными мыслями и заботами. Она получила письмо от «чёрного чародея», который убеждал её немедленно покинуть Сен-Пьер, а ещё лучше — Мартинику, «на которой должны разыграться великие бедствия».
Вулкан продолжал выбрасывать целые облака дыма, на этот раз белые, в синее небо. Но привычка — великое дело… Первый подземный гром привёл в ужас население Сен-Пьера, на последующие же глухие раскаты никто не обращал внимания.
Слишком усердно и умело уверяли народонаселение члены масонского правительства в полной безопасности Сен-Пьера. Да и чего бояться, когда город отделён от вершины Лысой горы целыми 30 верстами расстояния. К тому же, Сен-Пьер построен на гранитной скале, «не боящейся землетрясений», и «недоступной» наводнениям. «Учёные экспедиции», ежедневно исследующие горы вообще, и «потухший» вулкан Лысой горы в особенности, приносили самые успокоительные известия.
Так, сообщали об образовании нового кратера в наиболее удобном месте, посреди озера, помещающегося на полугоре, на месте старого кратера. Внутри этого озера, считавшегося бездонным, теперь уже совершенно ясно виднелся усечённый сероватый конус из мягкого пепла с широким чёрным жерлом посредине. Это и был новый кратер. Таким образом, даже допуская возможность появления потоков лавы, городу бояться было нечего, ибо потоки эти встретили бы «естественный путь» в виде двух горных речек: Рокселаны и Белой, вытекающих из этого же озера. По чрезвычайно глубокому руслу этих речек самый могучий поток раскалённой лавы совершенно безопасно дошёл бы до моря, ничуть не нарушив безопасности города, ограждённого от разлива своими массивными гранитными набережными. Самое худшее, что могло случиться, это гибель мостов, переброшенных через Рокселану, хотя и это даже было невероятно.
Так, по крайней мере, утверждала последняя «комиссия», составленная из «учёных техников-специалистов», профессоров, инженеров и химиков. Комиссия эта заседала 2 мая в городской ратуше и, решив исследовать положение дел на месте, отправилась на рассвете следующего дня на Лысую гору, откуда и вернулась к вечеру. В ночном заседании затем было выработано «воззвание» к народонаселению, которое приглашало «спокойно заниматься своими делами», не обращая внимания на «злую болтовню» людей, «задумавших помешать жителям Сен-Пьера исполнить свой гражданский долг» и воспользоваться «почётным правом избрания своих представителей».
«Именем науки утверждаем мы, специально изучавшие великие космические силы природы, что Сен-Пьер и его жители вполне и лучше всех гарантированы на случай извержения вулкана, которое, впрочем, более чем сомнительно. Но, даже допуская возможность этого извержения, мы смело утверждаем, что все симптомы, сопровождающие подобное явление, как-то: пепельный дождь, подземные толчки и раскалённые потоки лавы, отнюдь не угрожают городу Сен-Пьеру, защищённому своим топографическим положением так же, как и геологическим строением своей почвы. Быть может, пострадают от пепла пригороды, наиболее близкие к «Лысой горе», как-то: рыбачья слободка и «красные вершины», но границы извержения останутся несомненно те же, какие были пятьдесят лет тому назад. Дальше горной часовни разрушение распространиться не сможет».
Так уверяли «успокоители», позабывшие только одно то, что часовни Мадонны Покровительницы уже не существовало. Осквернённая гнусным убийством и постыдным святотатством, она была «снесена» по распоряжению городской управы…
Влияние масонства давало себя чувствовать. Виновных в чудовищных преступлениях, конечно, не нашли, но маленькое святилище, видевшее этих виновных, признали за лучшее уничтожить, дабы «не нарушать общественного спокойствия»!., напоминанием о нераскрытом злодействе и о существовании ритуальных убийств, настоящих человеческих жертв, приносимых в XX веке какому-то неведомому кровожадному идолу какой-то неведомой злодейской шайкой изуверов.
Правда, оставалась ещё статуя Мадонны Покровительницы, и к её подножию ежедневно тянулись паломники, последние верующие, ищущие «покрова Пресвятой Богородицы»… Но, увы, число этих верующих было так мало сравнительно с богоборцами, что старому аббату Лемерсье невольно припоминалась судьба Содома и Гоморры. С глубокой тоской спрашивал себя почтенный старик: достаточно ли найдётся в Сен-Пьере христиан, ради которых Господь Бог мог бы помиловать сатанистов…
А тем временем в великолепном масонском капище день и ночь кипела работа. Готовилось официальное открытие этого нового «храма Соломона», которое должно было совершиться 5 мая утром. Тайное же жертвоприношение и посвящение сатане откладывалось на ночь с 7 на 8 мая, которая, по исчислениям масонских астрологов, была избрана судьбой для решительного сражения двух начал: Света и тьмы, Добра и зла. В эту ночь разнузданные силы природы должны будут помогать жрецам сатаны, и кровавая жертва окажется особенно приятна могущественному царю зла и тьмы — Люциферу.