17 марта 1954

17 марта 1954

Беседа по статье Матери «Четыре вида аскезы и четыре вида освобождения», часть I.

Здесь ты пишешь: «Цель, провозглашаемая аскетическими практиками, – уничтожить чувственное восприятие, чтобы тело больше не было преградой для полёта к Духу».

В древних духовных традициях всегда считалось, что тело не может быть преобразовано, что оно инертно, бесполезно и является лишь помехой на духовном пути; нужно заставить дух выйти из тела, и тогда освобождённому духу станет доступен весь возможный опыт. Поэтому аскеты, как могли, истязали тело, чтобы лишить его жизненной силы, усмирив его таким образом как нечто совершенно непригодное.

Они считали, что физическое сознание надлежит уничтожить.

Вот что имеется в виду. Я передаю их представления, их точку зрения.

В статье, которую мы разбирали в прошлый раз, было написано:

«Они [те, кто верит в Бога, в своего Бога] принадлежат Ему всецело. Всё происходящее в их жизни является выражением божественной воли, и они принимают это не только с кротким смирением, но и с благодарностью, ибо убеждены, что всё, что с ними происходит, всегда идет им во благо».

(Из статьи Матери «Страх смерти и четыре способа его преодолеть»)

В чём разница между кротким смирением и благодарным смирением?

Между кротким и благодарным смирением?.. Когда вам велят что-то сделать, вы можете покорно это исполнить, просто потому, что решили подчиниться. И тогда вы исполняете полученное указание без всякой радости, без удовольствия, совершенно не вовлекаясь в действие, и при этом говорите себе: «Мне велели это сделать, вот я и делаю». То есть вы не пытаетесь понять, что от вас требуется, не прикладываете сами никаких усилий к тому, чтобы сознательно этому способствовать. Это – безропотное смирение. Человек принимает свою участь, не жалуясь, но только потому, что он решил не жаловаться, и если бы не эта решимость, он бы сетовал на судьбу.

Другое дело – понять, почему вам было дано такое указание, уловить его внутреннюю значимость и изо всех сил стремиться осуществить то, что требуется; при этом вы знаете и радуетесь тому, что исполняемая работа обязательно приблизит вас к Божественному и принесёт полное удовлетворение. И тогда вы счастливы, довольны и полноценно участвуете в совершаемом действии. А это уже совсем другое дело.

При кротком смирении человек не испытывает счастья?

Как правило, человек при этом очень гордится собой! Он становится крайне тщеславным, говорит себе, что делает нечто весьма выдающееся. Он не задаёт вопросов, не пытается понять: он подчиняется и безропотно смиряется. Он даже не спрашивает себя, хорошо это или нет: он выше этого. Его раздувает от гордости. Здесь таких много.

Значит, это не настоящее смирение?

Мне кажется, что другой вариант предпочтительнее. По крайней мере, в этом случае человек испытывает удовлетворение от понимания того, почему он совершает то или иное действие. Он чувствует радость и прилив сил уже от того, что он это делает, тогда как в первом случае он склоняет голову вс? ниже и ниже, чувствуя себя несчастной жертвой некой деспотичной силы, сокрушающей его своим всемогуществом.

В храмах люди приносят в жертву Божественному животных. Это можно назвать жестокостью?

Это говорит, скорее, о невежестве и неразвитости сознания, чем о жестокости. Люди делают так не потому, что они жестоки (бывают и исключения). Но всё же они не испытывают особого удовольствия, убивая животных, – они боятся того или иного божества и думают, что благодаря этому жертвоприношению добьются его расположения.

Недалеко отсюда, на побережье, есть рыбацкий храм – кажется, это местечко называется Вирампатнам. Если доехать до деревни Арианкуппам и свернуть налево, к побережью, в конце дороги будет храм. Там обитает странное божество… одна из форм Кали. Об этой Кали рассказывают самые невероятные истории. Существует традиция раз в год забивать в её честь множество цыплят. Мне случилось оказаться там, по-видимому, на следующий день после этого праздника: на песке вс? ещ? валялись перья, но главное – там царила атмосфера жуткого, животного страха и полнейшего невежества. Я не знаю, как именно проходит церемония. Кто съедает цыплят? Тот, кто их убивает, или служители храма? Но цыплят слишком уж много! Если бы служители съели их всех, они бы точно заболели. Так что, вероятнее всего, цыплят ели и те, кто приносил их в жертву. И ещё присутствовала атмосфера чревоугодия, даже не чревоугодия – обжорства, когда люди думают только о еде. Кали этого храма была особенно довольна: вся витальная сила этих несчастных цыплят доставалась ей. Когда цыплёнку перерезают глотку, из него выходит небольшое количество витальной силы, а цыплят забивали сотнями. Кали питалась этой силой и была очень довольна. И конечно, там присутствовало – не знаю, можно ли назвать это жестокостью, скорее, это было пресыщение – пресыщение витальной силой, причём весьма бессознательной, ведь цыплята не обладают особо развитым сознанием. И вс? это создавало очень низкую, очень тяжёлую, очень бессознательную и болезненную атмосферу, но без накала, свойственного жестокости. Так что нельзя сказать, что эта практика порождена жестокостью – я так не думаю. Быть может, некоторые из этих людей, доведись им приносить в жертву любимого козлёнка или барашка, были бы совсем не рады. Я бы сказала, что это следствие огромной бессознательности и огромного страха. Страх! В религиях столько страха! «Если я не сделаю того-то или того-то, если я не зарежу дюжину цыплят, то всю жизнь или, по меньшей мере, весь год меня будут преследовать несчастья. Мои дети заболеют, я потеряю работу, не смогу заработать на жизнь; со мной приключится столько всяких бед… Что ж, придётся принести в жертву дюжину цыплят». Но здесь нет желания убивать. Нельзя сказать, что причина этому – жестокость; причина в бессознательности.

А что эта Кали сделала, когда увидела тебя?

Ты знаешь эту историю? Нет? … Место было мне незнакомо. Там есть дорога, которая ведет от Арианкуппам до самого храма. И вот я спокойно еду в машине, ничего не зная – ни об этой Кали, ни о традиции резать цыплят, ничего; я сижу в машине, как вдруг на полпути вижу, что ко мне приближается какое-то чёрное существо со всклокоченными волосами. «Прошу тебя, пожалуйста, объяви меня своей дочерью, помоги мне», – начинает умолять оно меня. – «Тогда сюда придёт столько людей, и этот храм прославится!» Это было странное создание… Чёрное, с растрёпанными волосами, худое – вид у него был явно не цветущий! Мне впоследствии рассказывали (не помню уже точно всей истории, не могу рассказать), что с этой Кали приключилось какое-то несчастье: ей отрубили голову или что-то в этом роде. (Поворачивается к ученику) Амрита, вы знаете историю Кали из Вирампатнама? Нет, не знаете? Кто-то мне её рассказывал. В любом случае, история об этой невезучей Кали не так уж интересна. Я велела ей успокоиться, сказала, что не понимаю, о чём она просит, что я приехала… что если у не? возникнет искреннее устремление, то на него придёт ответ. И тут мы подъехали к храму. Тогда я догадалась, что храм возведён как раз в честь этого существа. Потом мы вышли прогуляться по побережью, в тени казуарий [род хвойных деревьев – В.Л.], и увидели всё это множество перьев, следы крови на песке и остатки костра (очевидно, на нём жарили цыплят). Мы спросили, что здесь произошло, а потом я узнала историю об этой Кали и о традиции в честь праздника забивать огромное количество цыплят.

Вот так. Не думаю, что это существо испытывало особое удовлетворение, глядя на забиваемых цыплят – не знаю. Как я уже сказала, единственная выгода для неё состояла в том, чтобы полакомиться некоторым количеством витальной силы, высвобождающейся из цыплят. Однако совершенно очевидно, что она испытывала огромное удовлетворение при виде громадной толпы: чем больше людей, тем больше забиваемых цыплят, а значит, тем больше её успех. То есть её можно считать важной особой! И вот, по наивности, она пришла просить моей помощи: если бы я ей помогла – поделилась с ней своей витальной силой и витальным присутствием, – то на праздник стало бы приходить ещё больше людей и было бы ещё больше цыплят! А это означало бы огромный успех. Я ответила, что ей вполне достаточно того, что есть, и чтобы она угомонилась.

С какого плана было это существо, милая Мать?

С витального плана, наиболее близкого к материальному.

Почему её звали Кали?

Не знаю. Эта Кали – я смутно помню, что ей то ли отрезали голову, то ли её закопали по шею в землю, то ли ещё что-то в этом роде. Есть история о том, что кого-то закапывают в землю, так что из песка торчит одна голова – её вам любой здесь расскажет, а я её точно не помню. Это одна из форм Кали – форм этих бесчисленное количество. Каждый привержен своему образу и создает свои отношения с Кали. У некоторых есть собственные, семейные Кали – и таких много. Мне известно множество историй о семейных Кали. Я знала семьи, где Кали была крайне опасной. Если члены семьи не выполняли её волю, то с ними обязательно приключалось какое-нибудь несчастье. Это были очень сильные формации (полагаю, что члены семьи были здесь виноваты больше, чем сама Кали). Я даже знала людей, которые, когда в семье случилось несчастье, настоящее несчастье – когда один из родственников умер, – утопили изображение Кали в Ганге.

Эта Кали никак не связана с Махакали?

Нет. Она очень тесно связана с человеческим воображением. Думаю, что это почти исключительно творение человеческого ума… Тем не менее, Ганапати [Ганеш, слоноголовый – В.Л.], как я убедилась, существует на самом деле (раньше я в это не верила; я думала, что эта история о божестве с головой слона – образ, созданный исключительно людьми. Но такое существо действительно есть, я его видела – оно вполне живое и вовсе не является порождением человеческого ума). И также существует чёрная Кали с гирляндой из черепов и длинным высунутым языком… Я её видела. Я видела её своими глазами – она заходила ко мне в комнату. Так что я убеждена в её существовании. Это не образ, созданный людьми, это – существо, настоящее живое существо. Вполне возможно, что люди что-то приукрасили. Тем не менее, это было настоящее существо, а не создание мысли.

А чем занимается эта чёрная Кали?

Это произошло в самом начале Первой мировой войны. Я находилась тогда здесь, в Пондичери, и жила в доме на улице Дюпле. С террасы этого дома была видна «гостиница», где в то время жил Шри Ауробиндо. Он занимал там две комнаты, одна из которых выходила на небольшую террасу. С террасы дома на улице Дюпле была видна терраса «гостиницы». (Не знаю, видно ли её сейчас из-за домов, но в то время она хорошо просматривалась.) Каждое утро я выходила на террасу и медитировала, сидя лицом к комнате Шри Ауробиндо.

В тот день я была в своей комнате. Я медитировала с открытыми глазами и смотрела на окна комнаты Шри Ауробиндо сквозь маленькое окошко. И я увидела… как ко мне вошла Кали. Я спросила её: «Что тебе нужно?» Танцуя свой неистовый танец, она ответила: «Париж взят, Париж будет разрушен». Мы тогда не получали никаких новостей с фронта, это было самое начало войны. Не выходя из состояния медитации, я повернулась к ней и сказала: «Нет, Париж не будет взят. Париж будет спасён». Я сказала это спокойно, но вложила в свои слова определённую силу. Она сделала недовольную гримасу и удалилась. На следующий день мы получили депешу (в те дни радио ещё не было, но мы получали телеграфные сообщения, депеши, их текст вывешивался на дверях губернаторского дома), в которой сообщалось, что немецкие войска наступают на Париж и что город никто не обороняет. Путь был открыт, и если бы немцы прошли ещё несколько километров вперед, они бы вошли в город. Но увидев, что дорога свободна, что никто с ними не сражается, они решили, что впереди их ждёт засада, что им приготовлена ловушка! И повернули назад. Когда французские войска увидели отступающих немцев, они, естественно, стали преследовать их и дали бой. И этот бой оказался решающим: продвижение немцев было остановлено. Очевидно, что эти два события связаны… Когда я сказала Кали «нет», немцев охватила паника и они повернули назад. Иначе, если бы они продолжили наступление, то взяли бы город.

А Махакали – какая она?

А это, дети, вы мне расскажете сами, после того как её увидите. Она совсем не такая. Могу сказать только, что она не чёрная, длинный язык не высовывает и ожерелье из человеческих черепов не носит!

Здесь ты пишешь: «Доска с гвоздями у садху, плеть и власяница у христианского отшельника суть проявления более или менее завуалированного садизма, постыдного и скрытого. Это болезненный поиск сильных ощущений либо подсознательная потребность в них».

Вы знаете, есть аскеты, которые ложатся на гвозди. Никогда не видели? Я видела фотографии. Это происходит так: они ложатся на доску, утыканную гвоздями. Совсем недавно я видела одну такую фотографию. Они делают это, чтобы… не знаю, возможно, для того, чтобы доказать свою святость. Когда это делается публично, то всегда возникает подозрение, что тут попахивает трюкачеством. Конечно, есть те, кто делает это искренне, не для игры на публику. И если спросить их, зачем они это делают, они ответят: чтобы доказать самим себе, что они не зависят от тела. А есть и такие, кто идет ещё дальше: они говорят, что тело должно страдать, чтобы освободился дух. По этому поводу скажу вот что: за всем этим стоит тяга витального к страданию; причиняя страдания телу, витальное испытывает особенно извращённое удовольствие. Я знала детей, которые нарочно причиняли себе боль: если у них что-то болело, они изо всех сил давили на это место, чтобы сделать себе ещ? больнее! Они получали от этого удовольствие! Да и взрослые такие мне тоже встречались… В психологии это общеизвестный факт. Я не устаю повторять людям: «Если вы чувствуете себя несчастными, то это только потому, что вы хотите быть несчастными. Если вы страдаете, то это только потому, что вам это нравится, иначе бы вы не страдали». Подобные вещи я называю нездоровыми, потому что они противоречат гармонии и красоте – это своего рода болезненная потребность в сильных ощущениях.

Не знаю, известно ли вам, что Китай считается родиной самых чудовищных и немыслимых способов пыток. В Японии у меня был один знакомый, который очень любил китайцев (что довольно редко) и постоянно с восторгом говорил о Китае. И я спросила у него, чем объясняется такое положение дел. Он ответил так: «У народов Дальнего Востока, включая японцев, очень высокий порог болевой чувствительности, и если причиняемое им физическое страдание недостаточно сильно, они ничего не чувствуют. Так что они вынуждены были использовать свои интеллектуальные способности для изобретения самых невероятных способов причинения сильной физической боли. Чем менее люди сознательны, тем больше в них тамаса; чем ниже их чувствительность, тем сильнее должны быть ощущения для того, чтобы они что-то почувствовали. Как правило, потому люди и становятся жестокими: жестокость приносит очень сильные ощущения; когда человек причиняет кому-то боль, возникает особого рода нервное напряжение, дающее некие ощущения. Это им нужно именно для того, чтобы испытать хоть какие-то ощущения, иначе они вообще ничего не чувствуют. Вот почему есть целые народы, которые славятся особой жестокостью. Их сознание неразвито – их витальное лишено сознания. Это не обязательно говорит об отсутствии развитого ментального или иного сознания, но витальное и физическое сознание у них неразвито – и прежде всего физическое.

А те, кто обладает чувством прекрасного, тоже могут стать жестокими?

Это относится к области психологии. Зависит от того, где в человеке это чувство прекрасного находится. Можно обладать физическим чувством прекрасного, витальным, ментальным чувством прекрасного. Если у человека развито нравственное чувство прекрасного – чувство нравственной красоты и благородства, он никогда не станет жестоким. Всегда, в любых обстоятельствах он будет великодушным и благородным. Но поскольку в человеке множество разнородных составляющих… Взять, например, художников. Я была знакома со всеми великими художниками конца прошлого и начала нынешнего столетия – вот уж кто действительно обладал чувством прекрасного. Однако некоторые из них в нравственном отношении были весьма жестоки. Художник за работой жил в мире удивительной красоты, но в обыденной обстановке он превращался в довольно заурядного и даже грубого человека, имеющего весьма ограниченную связь с художественной стороной своей натуры. Уверена, это было свойственно многим. Тем не менее, натуры цельные, те, кто действительно жил своим искусством, эти – да: они были людьми благородными и добрыми.

Помню одну очень забавную историю, которую рассказал мне Роден. Вы знаете Родена, точнее, вы знакомы с его работами? Однажды Роден задал мне вопрос: «Как бы сделать так, чтобы две женщины перестали ревновать друг друга?» (Смех) «Да, это действительно проблема! Может, вы объясните мне, в чём дело?» – спросила я. И он рассказал мне следующее: «Дело вот в чём: прежде чем вырезать скульптуру из камня или отливать из бронзы, я леплю её из глины – по крайней мере, большинство своих работ я делаю именно так. И вот что происходит. Порой мне случается уезжать на день, два, три. Я оставляю свои глиняные модели в мастерской и накрываю их влажной тканью, иначе глина может пересохнуть и потрескаться, и тогда вся работа насмарку – придётся переделывать заново». Это известно любому скульптору. И вот в какой ситуации оказался бедняга: у него была жена и была любимая модель, которая являлась… почти что членом семьи – она приходила в дом, когда хотела. Эта женщина служила Родену моделью для скульптур. Ну а жене, естественно, хотелось хорошо исполнять свою роль жены. И когда Роден был в отъезде, она каждый день рано утром отправлялась в мастерскую и обрызгивала водой ткань, которой были покрыты глиняные бюсты и статуи. (Их обрызгивают водой точно так же, как поливают цветы.) Так что она приходила и увлажняла ткань. А затем, спустя какое-то время – часа через два-три – появлялась модель: у неё был свой ключ от мастерской. Она открывала мастерскую и тоже обрызгивала всё водой. Она прекрасно видела, что ткань была влажной, тем не менее, она обладала почётным правом ухаживать за скульптурами своего мастера и обрызгивала их водой. «И в результате, – жаловался мне Роден, – когда я возвращаюсь домой, все мои скульптуры отекают и от моей работы ничего не остаётся!»

Он был бесподобен (в те годы он был уже совсем стариком): старик с головой фавна, греческого фавна. Невысокого роста, крепкий, плотно сбитый, с лукавыми глазами. Он обладал замечательным чувством иронии, и немного… Он посмеивался над этим, но всё же предпочел бы видеть свои скульптуры целыми и невредимыми!

И что ты ему посоветовала? (Смех)

Уж не помню… Скорее всего, я ответила шуткой. Впрочем, кое-что помню. Я спросила его: «Почему бы вам не выбрать одну из женщин для этой работы?» А он взлохматил свою уже сильно поредевшую шевелюру и сказал: «Тогда битва пойдёт не на жизнь, а на смерть». (Смех)

Вот и всё, доброй ночи.