Кириак из Анконы

Мы уже видели (см. § 1), какие фантастические представления об Афинах были распространены в средневековой Европе. Дальнейшее развитие эти представления получили, как и следовало ожидать, у гуманистов. Любопытно, однако, что о современных им Афинах гуманисты практически ничего не знали и даже не подозревали о якобы имеющихся там античных древностях. Вот что пишет Грегоровиус: «Как мало занимал классический мир афинских развалин мысль наиболее выдающихся умов Италии, показывает тот же Боккаччо… Афины два раза являются местом действия в его произведениях: в седьмой новелле второго дня Декамерона и в Тезеиде. Но ни здесь, ни там восхитительнейший для всякого поэта город древности не был для него ничем, кроме пустого имени и места… нет ни одного места, где бы воодушевленное воспоминание об идеальном прошлом Афин довело поэта до увлечения… Одним словом, для Боккаччо и всех его современников в Италии Афины оставались ; местом, о котором они не имели никакого наглядного представления» ([18], стр.250).

Это тем более странно, что в то время Флоренция, как мы знаем, имела тесные сношения с Афинами, а сам Боккаччо был даже близким другом Никколо Аччьяйоли.

В своем отношении к Афинам и, вообще к Греции, Боккаччо был не, одинок. То же равнодушие проявили (см.[18], стр.250), например, составители греческой и французской хроник Морей, бывшие современниками Боккаччо.

Совершенно ясно, что ни Боккаччо, ни его коллеги не ассоциировали в своем уме «классическую» Грецию, бывшую предметом их восторгов, с Грецией им современной.

Только через сто лет появился первый гуманист, который счел нужным посетить Грецию и на месте ознакомиться с классической древностью. Этим смельчаком был уже упоминавшийся выше Кириак из Анконы.

Информация (см.[18], стр.352—544) о двукратном посещении Кириаком Афин несколько сбивчива и вызывает ряд недоуменных вопросов.

Например, Кириак с прохладцей отзывается о тогдашнем афинском герцоге Нерио II, что Грегоровиус объясняет тем, что либо Нерио не был к Кириаку достаточно внимателен, либо не произвел на него впечатления образованного человека. Оба объяснения не выдерживают критики, поскольку Нерио был образованным человеком очень близким к гуманистам, с которыми он поддерживал постоянные контакты, будучи в изгнании во Флоренции.

По мнению Грегоровиуса, во дворце Нерио должно обязательно было быть собрание классических произведений искусства, ибо немыслимо чтобы столь образованный и культурный человек полностью игнорировал древности, которые валялись у него буквально под ногами. Но Кириак об этом собрании ничего не пишет, что могло быть только, если Нерио ему его не показал. Почему?

Можно думать, что при встрече в Акрополе Нерио попытался объяснить Кириаку ложность многих его представлений об Афинах, почерпнутых из литературы. Это было ушатом холодной воды для разгоряченного энтузиаста и, по–видимому, Кириак просто не поверил Нерио. Это объяснение холодности к Нерио, проявленной в письмах Кириаком (если только эти письма не являются фальшивкой), представляется нам наиболее правдоподобным.

Целью Кириака при посещении Афин было рассмотреть памятники и главное списать надписи. Однако почему–то в самых богатых (теперь) «античными» надписями местах (например, в Акрополе) Кириак ограничился одной–двумя надписями, а все внимание уделил другим местам, где надписей к настоящему времени почти не осталось.

Несоразмеримо большое число найденных Кириаком надписей относится к императору Адриану. Впрочем, из самих надписей часто трудно понять, о каком из ряда известных истории Адрианов идет речь. Быть может, не об императоре, а, скажем, о папе.

Удивляет также, почему Кириак полностью проигнорировал многие замечательные памятники «древности» (например, гробницы перед Дипилоном и по улице Академии). Грегоровиус пытается объяснить это тем, что если не считать немногочисленных громадных развалин, весь старый город со всеми его художественными сокровищами оказался покрытым «кучами земли и садами». Но, спрашивается, кто и когда убрал эти кучи земли и выкорчевал эти сады, поскольку к XIX веку их уже не было. Неужели, турки?

Впрочем, Грегоровиус противоречит сам себе. Он пишет: «Подобно Риму и почти каждому другому городу античного происхождения Афины были усеяны бесчисленным множеством остатков древних сооружений, которые или валялись в пыли, или употреблялись самым неподходящим образом (и тем не менее сохранились! — Авт.). Великолепные вазы и саркофаги служили корытами для водопоя (и остались целы! — Авт.), мраморные плиты из театров и портиков лежали у порогов (и тем не менее за две тысячи лет не истерлись! — Авт.) или служили столами в мастерских» ([18], стр.335). Так все–таки были или не были покрыты землей «художественные сокровища древнего города»?

Если они были покрыты землей, то как справедливо замечает Грегоровиус, случайный удар лопаты должен был открывать классические скульптуры и другие бесценные создания искусства. Почему же, — с недоумением спрашивает Грегоровиус, — это не побудило никого из афинских герцогов, среди которых было немало образованных и любящих искусство людей, начать хоть какие–нибудь раскопки?

Если же земли не было, то почему же Кириак просмотрел почти все наиболее замечательные архитектурные сооружения и надписи на них?

Тут явно у Грегоровиуса (и иже с ним) снова не сходятся концы с концами.

Дальше — больше. Чтобы объяснить молчание источников до Кириака об архитектурных памятниках Афин и безразличие к ним гуманистов, Грегоровиус постулирует полное равнодушие к ним самих афинян. Однако, когда ему нужно объяснить, как смог Кириак ориентироваться в развалинах древнего города, он немедленно постулирует (посредством уже известных нам слов «несомненно», «конечно», «безусловно» и т.п.) (см.[18], стр.340) существование в Афинах института чичероне в формах, описанных еще Павзанием! Удивительно, как Грегоровиус сам не видит зияющих противоречий в своих построениях.

Наконец, обращает на себя внимание, что основной труд Кириака— трехтомное собрание заметок, рисунков и надписей дошел до нас только частично. Копии будто бы его рисунков, сохранившиеся в одном альбоме 1466 года, имеют весьма мало общего с действительностью. Опубликованы труды Кириака были только в XVIII веке.

Все это заставляет с достаточной остротой поставить вопрос об аутентичности информации Кириака. По–видимому, такое лицо действительно существовало и действительно путешествовало по Греции, собирая надписи и срисовывая архитектурные памятники. Но, что в приписываемых ему материалах аутентично, а что добавлено позже, без специального исследования пока определить нельзя.

Следует при этом иметь в виду, что Кириаку можно было приписывать все, что угодно, без малейшей опасности разоблачения, поскольку уже через двадцать лет после его последнего путешествия турецкая оккупация надолго отрезала Афины от европейских ученых. Грегоровиус неоднократно сравнивает Кириака с Павзавием. Было бы очень интересно сравнить тексты этих двух авторов и выяснить, не списан ли «Павзаний» у Кириака.