§ 1. Китай
§ 1. Китай
Длительность истории Китая
Китайские летописи относят установление китайского государства (если мы положимся на общепринятые методы пересчета дат китайского лунного календаря на юлианские даты) к 3255 году до н. э., когда «император Фуси (имя которого, как указывает Морозов, значит «Богатство». — Авт.) дал народу первоначальные понятия для ведения скотоводства, император Шэньнун («Дух земледелия» — Авт.) ввел земледелие, а император Хуанди («Желтый» — Авт.) ввел в Китае единую систему мер и веса, создал монетный двор, гончарное и деревообделочные ремесла, изобрел компас, лук и стрелы, установил календарь и учредил при дворе должность астронома» ([125], стр.16).
Естественно, что современные историки признают эту информацию мифической. По их мнению полная достоверность в китайской истории наступает только около 220 г. н. э. Тем не менее, некоторые из них склонны верить в китайских императоров даже начиная с 2553 г. до н. э., когда на престол вступил император Яо («Высший»). Однако династию этого императора и три следующие династии они все же признают «легендарными», в отличие от последующих династий (начавшихся в 1122 году), в существование которых они свято верят, хотя и считают их даты «традиционными» и не вполне достоверными (см.[124], стр.133).
Таким образом, по мнению осторожничающих историков, китайская история прослеживается, возможно с некоторой неточностью, до минус XII века, а по мнению историков более смелых, еще дополнительно на тысячу (!) лет вглубь.
Почему же, несмотря на столь длительное развитие, Китай к XIX веку оказался практически во всех отношениях позади европейцев (имеющих за душой меньше тысячи лет самостоятельного развития)? Это противоречие породило известную расистскую, европоцентрическую теорию об исконно «неподвижном Китае», что якобы обуславливалось извечной «косностью» китайцев и их «органической неспособностью» к усовершенствованиям. Хотя бурный XX век и начисто разбил эту теорию, выявив умственную подвижность и гражданскую динамичность китайского народа, но никакого иного объяснения (не вращающегося в порочном кругу вульгарно–плоской социологии) до сих пор предложено не было. В отношении древнего Египта, жители которого давно сошли с исторической сцены, историки были явно в лучшем положении, поскольку никто не мог оспорить приписывания древним египтянам любых, сколь угодно невероятных, черт характера.
Летописи сообщают также (и современные авторы их полностью в этом поддерживают), что Китай невероятно рано достиг крупных успехов в культуре и науке (особенно астрономии). Почему же пресловутая «китайская органическая неспособность к усовершенствованиям» ему в этом не помешала? А с другой стороны, почему за несколько тысяч лет китайская культура не распространилась на окружающие страны (см. в гл. 15, § 1, обсуждение аналогичного вопроса в отношении Египта), а в тех случаях, когда китайское культурное влияние зафиксировано (например, в отношении Японии), почему оно было очень поздним (в конце первого тысячелетия нашей эры) и очень односторонним? Почему, наконец, китайская культура и нация развивалась столь однобоко и неравномерно (например, почему все другие еще более важные для практики науки отставали от астрономии)?
Все эти (и многие другие) вопросы заставляют, как и в аналогичном случае с Египтом, заново рассмотреть первоисточники нашей информации о древней истории Китая.