О таинственных догматах
О таинственных догматах
Я знаю, что с намерением мудрым, и которое непонятно простолюдинам, Начальники и Служители всех почти Религий проповедывали догматы свои с благоразумием, а паче со скромностию, которая достойна похвалы: они без сомнения знали совершенно, сколь высоко их звание, и чувствовали, сколь нужно быть отдалену от них простому народу: и сие делали они конечно ради того, что яко блюстители ключа Науки, желали лучше привести народ к слепому почитанию ее, нежели повергнуть тайны ее в осквернение.
Ежели точно таковы были побудительные причины сего их поступка, не могу оного похулить. Покров и безмолвие есть предпочтительное убежище истины, и обладающие ею не могут довольных взять предосторожностей, дабы сохранить ее в чистоте; но не можно ли также представить им, что опасно, чтобы сие не попрепятствовало распространению ея; что их долг есть открыть ей способы к произращению своих плодов, печься о ее защите, а не погребать ее; наконец, что излишнее тщание сокрывать ее может быть пресекает путь к достижению цели ее, Которая есть распространиться и восторжествовать.
И так благоразумие, думаю, Велит им исследовать прилежнее слово Таинство, из которого сделали они ограду своим Религиям. Могли бы они наложить покров на важнейшие пункты, и открытие оных поставить мздою трудов и постоянности, и тем испытывать своих учеников, и подавать таким образом упражнение разуму их и ревности; но не должно было сии открытия сделать столь трудными, чтобы весь мир потерял надежду получить оные; не должно делать бесполезными изящнейшие способности Существа мыслящего, которое, рождено будучи в обители света, довольно несчастно и тем, что не обитает там, ежели бы еще и не отняли у него надежды узреть его на сей земле; одним словом, я бы на месте их возвестил Таинство, яко истину покровенную, а не яко непроницаемую; и я имею счастие знать доказательство, что сие определение было бы гораздо лучше.
И так ничто не препятствует мне твердо стоять в тех основательных положениях, которые стараются напоминать людям, и уверить моих собратий не только в том, что надлежит необходимо Причине действительной и разумной управлять ими во всех их деяниях, следственно и в имеющих отношение к богослужению; но еще и в том, что в их власти состоит увериться о ней самим чрез себя, и тогда не останется у них ни малейшего сомнения.
В самом деле, посмотрим только на поведение разных народов, увидим, что все они почитают свое богослужение утвержденным на том основании, которое я полагаю. Кто не знает, с каким рвением защищали они свои церемонии и догматы богослужения? Не каждый ли из них поборал по своей Религии с толикою ревностию и отважностию, как бы твердо уверенный, что сама истина установила ее?
Но что я говорю? Не все ли Толки, не все ли Мнения ограждали себя именем истины? Не видел ли свет, что самые величайших мерзостей Служители прикрывались священным сим именем, зная, что сим средством удобнее обольстят народ? ОТ чего же сей путь стал общий всем, ежели б Начало оного не находилось в человеке? Для чего б человеку и при самой неправоте своей искать подкрепления в сем имени, ежели бы не признавал он внутренно, что сие имя мощно и ему нужно; а притом для чего уверять, что истина правит стопами его, если бы не чувствовал он, что они могут действительно ею направляемы быть?
Надеемся, что сих примечаний довлеет к удостоверению читателей наших в том, что необходимо нужно и возможно втечение Причины действительной и разумной во все действия человека, а особливо в познание и делание тех Законов, которыми должно управляемо быть их служение первому Существу, Которого никто чистосердечно не мог не признать.