О языке чувственном

О языке чувственном

Но когда же чувственные Языки начали разнствовать друг от друга? Когда приметили они разногласие в способе сообщения идей своих? Не тогда ли, как скрытное и внутренне изражение начало изменяться? Не тогда ли, как умственный разговор человека потемнел и престал быть творением чистой руки? Тогда человек, не имея более при себе света своего, Принял без разбору первую идею, какая встретилась умственному Существу его, и не почувствовал в том, что принял, ни разности, ни отношения с Началом истинным, от которого должен был все получать. Тогда наконец, как он стал предан самому себе, воля и воображение учинились единственным его прибежищем; и он последовал не столько по нужде, сколько по невежеству всем произведениям, какие от сих лживых путеводцев ему представляемы были.

Таким образом чувственное изражение совсем повредилось; потому что человек, не видя вещей в настоящем их естестве, дал им названия такие, которые происходили от него и которые, поелику несходны были с сими самыми вещами, не могли уже означать их, так как естественные их имена означали без всякого двоемыслия.

Ежели несколько людей последовали сей ложной дороге и столь неспособной к соблюдению единообразности; то всяк из них без сомнения давал тем же вещам разные названия; и сие повторяемо быв от многих и в продолжении времени проходя далее и далее, долженствует представить нам переменное и странное зрелище. Не усомнимся, что таким образом произошла разнота и разделение в Языках, и по силе вышесказанного мною, если бы и не имел я иных доказательств, довольно было бы и сего к удостоверению, что люди весьма удалились от их Начала. Ибо если бы все они следовали сему Началу, умственный Язык их был бы тот же, и следственно Языки их чувственные и внешние состояли бы из тех же знаков и тех же наречий.

Никто, уповаю, не будет спорить со мною в том, что я теперь сказал о природных и изразительных именах Существ; хотя в разных Языках, употребляемых на земле, не находим ни малой единообразности в именах, но мы должны верить, что надлежало бы им употребить такие имена, которыми бы означались вещи вообще и явственно: чего ради сии Языки, столь различные один от другого, не могут по справедливости приняты быть за истинные; да сверх того и каждый из них, как он ни ложен, Сам в себе представит нам явственный довод утверждаемого нами.

Слова, употребляемые в каждом Языке, хотя и произвольно приняты, не суть ли для тех, котроым известно условное их значение, верный знак Существ, ими означаемых? Не находим ли во всех нас природной склонности изображать вещи такими знаками, или словами, которые кажутся быть сходственнейшими с оными? И не чувствуем ли внутреннего удовольствия купно и удивления, когда предлагаются нам такие знаки, изображения и начертания, которые более приближают нас к Природе представляемых вещей и делают их внятнейшими для нас?

Что ж иное в сем случае мы делаем, как не повторяем шествие самой Истины, которая уставила между всеми своими произведениями общий Язык, и даровав каждому из них имя собственное связанное с его сущностию, учинила их неподверженными никакому двусмыслию. Не предохранила ли бы она сим средством и людей, которые, будучи обязаны восстановлять союз свой с ее твроениями, умели бы трудиться с успехом, чтоб познать истинные имена оных?