О согласиях и разногласиях

О согласиях и разногласиях

Пренеся же сие примечание к вещам чувственным, увидим с таковою же достоверностию, что они не могли и не могут родиться иначе, как чрез два разногласия; и сколько бы мы ни старались, не найдем никогда иного источника беспорядка, кроме числа, сопряженного с сими обоими разногласиями.

Далее, когда приметит, что обыкновенно называемая септима, или седьмая, есть в самом деле девятая, поколику она есть составная из трех терций, весьма ясно отделенных друг от друга, то увидим, ложно ли я сказал моим читателям, что число девять есть истинное число протяжения и вещества.

Напротив того, взгляни на число согласий, или тех звуков, которые согласуют с главным звуком; увидишь, что их есть четыре, а именно, терция, кварта, квинта правильная и секста; ибо здесь говорится об октаве не как об октаве, потому что здесь дело идет о частных разделениях гаммы, в которых сия октава тоже имеет свойство, какое самый начальный тон, которого она есть образ, разве когда принять ее за кварту второго Тетрахорда, чем ни мало не изменяется число четырех согласий, которые мы учреждаем.

К сожалению моему, не могу я распространить речь мою, сколько бы желал, о несчетных свойствах сих четырех согласий; ибо легко бы я мог показать с ясным удостоверением прямое их отношение к Единице; показать также и то, как всеобщая гармония соединена с сим четверным согласием, и почему без него никакое существо не может пребть в добром состоянии.

Но везде удерживают меня благоразумие и долг мой; ибо в сих материях единый пункт ведет ко всем прочим; и если бы Заблуждения, которыми Науки человеческие заражают мой род, не принудили меня предпринять защищение его, не принялся бы я никак писать ни о котором из них.

Однако, я обязался не оканчивать сего рассуждения без того, чтоб не дать некоторых подробнейших объяснений о всеобщих свойствах четверного числа; не забыл я моего обещания, и намерен исполнить сколько позволено мне будет; но теперь возвратимся к септиме и заметим, что ежели она делает разнь с совершеным строем, то ею же должен сделаться перелом и обороть, из которого надлежит произойти порядку и возродиться спокойствию ха; потому что за сею септимою неотменно следует вступить паки в совершенный строй. Не почитаю я противным сему начало то, что называется в музыке последствием септим, которое есть ничто иное, как продолжение разносгласий, и которое необходимо всегда кончить должно совершенным строем, или другими производными от него строями.

И так сие разногласие изображает нам то, что бывает в телесной Натуре, коея течение есть ничто иное, как последствие раззореий и восстановлений. Когда же сие самое замечание выше сего показало нам истинное происхождение вещей телесных, когда и теперь показывает, что все Существа Натуры подвержены сему насильственному закону, который начальствует в происхождении, бытии и конце их: то для чего же не пренести сего закона и к целой вселенной и не признать, что когда насилие родило и содержит ее, то насилие же долженствует и разрушить ее?

В подобие сему видим, что при окончании музыкального какого-нибудь сочинения обыкновенно делается беспорядочное ударение, трель, между нотами совершенного строя и секундою, или септимою разнящего строя, означаемого басом, который держит обыкновенно главную оного ноту, дабы потом все привести к совершенному строю, или к единице.

Еще же должо увидеть и то, что понеже после сего музыкального падения непременно должно опять вступить в совершенный строй, который все смиряет и приводит в стройность; но нельзя сомневаться, что и после переворота стихий Начала, бывшие с ними в сражении, должны обрести прежнее свое спокойствие, из чего, ежели отнести сие к человеку, должны мы познать, сколько может истинное познание Музыки предохранить его от страха смерти, потому что сия смерть есть ничто иное, как трель, которая оканчивает расстроенное его состояние, и приводит к его четырем согласиям.

Я довольно сказал ко вразумлению моих читателе; их дело расширить те границы, которые я себе предписал. И так могу надеяться, что не почтут они разногласий за погрешности в Музыке; потому что от них она получает величайшую свою красоту; но только за указателей царствующей во всех вещах противуположность.

Внятно также им будет, что и в той гармонии, которой Музыка чувственная есть токмо начертание, должно быть такой же противуположности разногласий с согласиями; но что они не только не суть недостаток в ней, но пища и жизнь ее, и что разумение видит в них не иное что, как действие многи способностей различных, которые более поддерживают друг друга, нежели сражаются, и от соединения которых раодится множество содействий всегда новых и выразительных.

Сие есть токмо весьма краткое извлечение из всех тех примечаний, которые мог бы я сделать в сем роде о Музыке, и из отношений, находящихся между ею и важными истинами; но довольно и того, что сказано, чтобы дать увидеть причину вещей, и научить людей не разделять разных своих познаний; ибо мы показываем им, что все оные познания суть ничто иное, как разные ветви одного дерева, и что везде видно одинакое напечатление.