Об аккорде септимы

Об аккорде септимы

Как же могло второе Начало учиниться злым? Как могло статься, что зло родилось и явилось? Не от того ли, что вышний и господствующий тон совершенного строя, октава оная, уничтожена стала, и на место ее поставлен другой тон? Какой ж тон на место октавы поставлен? Тот, который непосредственно предшествует ей, и известно, что новый строй, происшедший от сей перемены, называется строй септимы. Известно также, что сей строй септимы удручает ухо, содержит его в недоумении и требует спасен быть, по словам сего художества.

И так от противления совершенному строю сего разнящего строя и всех прочих от него происходящих рождаются все музыкальные произведения, которые суть не иное что, как непрестанная игра, ежели не сражение между совершенным, или согласующим и седьмичным строем, или вообще между всеми разнящими строями.

Для чего сему Закону, который указывается нам самою Натурою, не быть для нас изображением всеобщего произведения вещей? Для чего не найти нам здесь Начала, как выше мы нашли составление и расположение в порядок промежутков совершенного строя? Для чего, говорю, не ощутить рукою и глазом рождения и следствий всеобщего и временного смешения; потому что знаем, что в сей Натуре телесной есть два начала, непрестанно друг другу противящиеся, и понеже она не может иначе держаться, как помощию двух действий противных; от чего и происходят примечаемые нами, сражение и насилие, смесь правильности и беспорядка, которые в точности изображает нам гармония чрез совокупление согласий и разногласий, из которых составляются все музыкальные произведения.

Я уповаю, что мои читатели разумеют столько, чтоб принимать сие за образ токмо тех высоких дел, которые хочу им указать. Без сомнения, чувствуют они, что я представляю аллегорию, когда говорю, что ежели бы совершенный строй пребыл в истинном своем естестве, то зло еще бы не родилось; ибо, по силе вышеутвержденного наального положения, не возможно порядку музыкальному в своем частном Законе быть равным с вышним порядком, которого он есть токмо изображение.

И потому, как порядок музыкальный основа на чувствености, и как чувственность есть произведение многих действий, то если бы ухо слышало непрестанно совершенные токмо строи, никогда бы воистину не ощущало неприятностей; но кроме того, что произошла бы из сего скучная монотония, не нашли бы мы в ней никакого выражения, никакой идеи; наконец, это не была бы для нас Музыка, потому что Музыка и вообще все, что есть чувственное, не терпит единства действия, равно как и единства действователей.

И так, допустим все законы, нужные к составлению музыкальных творения, можем пренести их к истинам инакого чину. Чего ради стану прдоложать мои примечания о строе семтимы.