16

16

Мы прибыли в ту самую долину к вечеру 15 декабря 1969 года. Пока мы шли сквозь кустарник, дон Хуан снова упомянул, что направления или точки ориентации решающе важны в деле, которое я собирался предпринять.

— Ты должен определить верное направление немедленно по прибытии на вершину холма, — сказал дон Хуан. — Как только ты будешь на вершине холма, обратись лицом в этом направлении, — указал он на юго-восток. — Это твое благоприятное направление, и ты всегда должен быть обращенным лицом к нему, особенно когда ты в беде. Помни это.

Мы остановились у основания холмов, в которых я видел дыру. Он указал на особое место, где я должен был сидеть; он сел рядом со мной и очень спокойным голосом дал мне подробные инструкции. Он сказал, что как только я достигну вершины холма, я должен протянуть перед собою правую руку ладонью вниз и растопырить пальцы подобно вееру, за исключением большого пальца, который должен быть подогнут под ладонь, затем я должен повернуть голову к северу и прижать руку к груди, указывая рукой также на север; затем я должен танцевать, ставя левую ногу позади правой и ударяя землю носком левой ноги. Он сказал, что, когда я почувствую тепло, поднимающееся по левой ноге, я должен медленно провести рукой с севера на юг, а затем снова на север.

— Место, над которым ладонь руки чувствует тепло, когда ты проводишь рукой, — это место, где ты должен сидеть, и еще это направление, в котором ты должен смотреть, — сказал он. — Если место на востоке или в том направлении, — он снова указал на юго-восток, — результаты будут превосходными. Если место, где рука становится теплой, к северу, ты получишь хорошую трепку, но можешь все повернуть в свою пользу. Если место к югу — у тебя будет тяжелый бой. Сначала тебе нужно будет проводить рукой до четырех раз, — сказал он, — но, когда ты будешь лучше знаком с движением, достаточно будет одного раза, чтобы понять, потеплеет рука или нет.

Когда ты заметишь место, где твоя рука станет теплой, садись там; это твоя первая точка. Если ты обращен лицом на юг или на север, ты должен решить, чувствуешь ли ты достаточно силы, чтобы остаться. Если ты сомневаешься в себе, то встань и уйди. Нет смысла оставаться, если ты не уверен. Если ты решил не уходить, очисти достаточно большое место, чтобы развести огонь примерно в пяти футах от первой точки. Огонь должен быть на прямой линии в направлении, куда ты смотришь. Место, где ты разводишь огонь, — твоя вторая точка. Затем собери все ветки, какие сможешь, между этими двумя точками и разведи огонь. Сядь на первую точку и смотри на огонь. Рано или поздно дух придет, и ты увидишь его.

Если твоя рука совсем не теплеет после четырех движений, медленно проведи рукой с севера на юг, а затем повернись кругом и проведи ею на запад. Если рука теплеет над любым местом по направлению к западу, брось все и беги. Беги вниз на ровное место и не оборачивайся, что бы ты ни слышал или ни почувствовал за спиной. Как только ты достигнешь ровного места, как бы ты ни был испуган, остановись и падай на землю, сними свою куртку, завяжи ее вокруг живота и сожмись, подогнув колени к животу. Еще ты должен закрыть глаза ладонями, а руки плотно прижать к бедрам. Ты должен оставаться в этом положении до утра. Если ты выполнишь эти простые действия, тебе не будет нанесено никакого вреда.

В случае, если ты не сможешь достичь ровного места вовремя, падай на землю прямо там, где находишься. Тебе придется пережить нечто ужасное — ты будешь измотан, но если ты сохранишь спокойствие и не будешь двигаться или смотреть, ты выйдешь из этого без единой царапины.

Ну а если рука не потеплеет совсем, когда ты проведешь ею к западу, снова повернись лицом к востоку и беги в восточном направлении до тех пор, пока хватит дыхания. Остановись там и повтори те же движения. Ты должен продолжать бежать к востоку, повторяя эти движения до тех пор, пока твоя рука не потеплеет.

Дав мне эти инструкции, он заставил меня повторять их до тех пор, пока я не заучил их наизусть. Затем мы долгое время сидели в молчании. Пару раз я пытался возобновить разговор, но каждый раз повелительным жестом он заставлял меня молчать.

Уже темнело, когда дон Хуан начал взбираться на холм. Я последовал за ним. На вершине холма я исполнил все движения, которые он описал. Дон Хуан стоял недалеко от меня и следил за мной острым взглядом. Я был очень старателен и умышленно медлителен. Я пытался почувствовать какое-либо ощутимое изменение температуры, но не мог обнаружить, потеплела моя ладонь или нет. К этому времени стало совершенно темно, однако я все же мог бежать в восточном направлении, не натыкаясь на кусты. Я остановился, когда запыхался, что произошло не особенно далеко от отправной точки. Я чувствовал чрезвычайную усталость и напряжение. Мои предплечья и икры болели.

Повторив там все требуемые движения, я снова получил тот же отрицательный результат. Я бегал в темноте еще два раза, и затем, когда я проводил своей рукой в третий раз, она потеплела над точкой к востоку. Это было настолько явственное изменение температуры, что я испугался, сел и стал ждать дона Хуана. Я сказал ему, что обнаружил изменение температуры в руке. Он велел мне продолжать, и, подобрав все сухие ветки, какие мог найти, я разжег огонь. Он сел в полуметре слева от меня.

Пламя рисовало необычные танцующие силуэты. Временами языки огня приобретали радужную окраску; они становились синеватыми, а затем сверкающе белыми. Я объяснил эту необычную игру цветов тем, что она производилась какими-то химическими свойствами особых сухих ветвей и веточек, которые я собрал. Другой очень необычной особенностью огня были искры. Новые ветки, которые я продолжал добавлять, создавали чрезвычайно большие искры. Они были вроде теннисных мячей, которые, казалось, взрывались высоко в воздухе.

Я пристально и сосредоточенно смотрел на огонь так, как, по моему мнению, советовал дон Хуан, и у меня закружилась голова. Он вручил мне свою бутыль из тыквы, в которой была вода, и жестом велел выпить. Вода расслабила меня и дала мне восхитительное чувство свежести.

Дон Хуан наклонился и прошептал мне на ухо, что я не должен пристально смотреть на пламя, а только глядеть в его направлении. После того, как я следил за огнем почти час, стало очень холодно и сыро. В момент, когда я собирался наклониться и подобрать ветку, что-то вроде мотылька или пятнышка на моей сетчатке пронеслось между мною и огнем справа налево. Я немедленно отшатнулся, взглянул на дона Хуана, и он движением подбородка велел мне опять смотреть на пламя. Миг спустя та же тень пронеслась в противоположную сторону.

Дон Хуан поспешно встал и стал закидывать горящие ветки землей, пока совершенно не погасил пламя. Он выполнил это действие с громадной скоростью. Ко времени, когда я шевельнулся, чтобы помочь ему, он уже закончил. Он утрамбовал землю поверх тлеющих веток, а затем чуть ли не потащил меня вниз к выходу из долины. Мы шли очень быстро. Он не оборачивался и не позволил мне сказать ни слова.

Когда мы добрались до машины несколько часов спустя, я спросил его, что это за штука, которую я видел. Он потряс головой, и мы поехали в полном молчании.

Когда мы подъехали к его дому рано утром, он сразу пошел внутрь и снова не позволил мне говорить.

Дон Хуан сидел снаружи, позади своего дома. Видимо, он ждал, когда я проснусь, потому что заговорил, как только я вышел из дома. Он сказал, что тень, которую я видел предыдущей ночью, была духом, сила которого принадлежала особому месту, где я его и видел. Он сказал, что это особое существо бесполезно.

— Оно только существует там, — сказал он. — У него нет секретов силы, поэтому не было смысла там оставаться. Ты увидел бы только быстро мелькающую тень, носящуюся взад и вперед всю ночь. Однако есть другие виды существ, которые могут дать тебе секреты силы, если тебе посчастливится найти их:.

Затем мы съели завтрак и совсем не говорили. После еды мы сели перед его домом.

— Есть три вида существ, — сказал он внезапно, — те, которые не могут дать ничего, потому что у них ничего нет; те, которые могут только вызывать страх; и те, которые приносят дары. То, которое ты видел прошлой ночью, было молчаливым существом; ему нечего дать; это только тень. Часто, однако, другое существо связано с молчащим — отвратительный дух, чье единственное качество — нагонять страх и который постоянно болтается вокруг жилища молчаливого существа. Вот почему я решил быстрее уйти оттуда. Этот злобный вид преследует людей прямо в их домах и делает жизнь невыносимой. Я знаю людей, которые были вынуждены съезжать со своих мест из-за них. Всегда есть люди, которые верят, что можно многое получить от такого существа, но простой факт, что дух присутствует около дома, не имеет никакого значения. Люди могут пытаться соблазнить его или они могут следовать за ним вокруг дома, думая, что он откроет им тайны. Но единственное, чего они добьются, — это испуга. Я знаю людей, которые постоянно наблюдали одно из этих отвратительных существ, которое преследовало их прямо в доме. Они наблюдали за духом месяцами; в конце концов кто-то другой должен был вмешаться и вытащить людей из их дома; они стали слабыми и истощенными. Поэтому единственно благоразумное, что можно сделать по отношению к этому злобному виду, — забыть о нем и оставить его в покое.

Я спросил его, как люди соблазняют духа. Он сказал, что люди сперва стараются угадать, где дух появится с наибольшей вероятностью, а затем кладут оружие на его пути в надежде, что он может коснуться оружия, потому что духи любят принадлежности войны. Дон Хуан сказал, что любое имущество или любой предмет, которого коснулся дух, по праву становится предметом силы. Однако злобный тип существ никогда ничего не касался, а только производил слуховую иллюзию шума.

Затем я спросил дона Хуана о способе, которым эти духи вызывают страх. Он сказал, что самым обычным для них способом путать людей было показываться в виде темной тени с очертаниями человека, который бродит вокруг дома, производя пугающий стук или звуки голосов, или темной тенью неожиданно метаться из темного угла.

Дон Хуан сказал, что третий тип духа — это настоящий союзник, открывающий тайны; этот особый тип живет в уединении, в заброшенных местах, которые почти недоступны. Человек, который хочет найти одно из этих существ, должен путешествовать далеко и идти к нему сам. В отдаленном и уединенном месте человек должен предпринять все необходимые меры один. Он должен сидеть у своего костра и немедленно уйти, если увидит тень. Однако он должен остаться, если неожиданно встретится с другими призраками — такими, как сильный ветер, который гасит его костер и не дает ему возможности разжечь его снова в течение четырех попыток, или если на ближайшем дереве сломается ветка. Ветка действительно должна сломаться, и человек должен быть уверен, что это не просто звук ломающейся ветки.

Другими признаками, за которыми надо было следить, были катающиеся камни, или камни, летящие в костер, или какой-нибудь постоянный шум, и тогда следовало идти в направлении, в котором происходил любой из этих феноменов, до тех пор, пока дух не проявит себя.

Такое существо подвергает воина испытанию многими способами. Оно может внезапно выпрыгнуть перед ним в очень угрожающем виде или схватить человека сзади и, не давая ему освободиться, держать его часами. Оно может также свалить на него дерево. Дон Хуан сказал, что это были действительно опасные силы и, хотя они не могли убить человека сами, они могли вызвать его смерть, напугав или уронив на него какой-нибудь предмет, или, появившись внезапно и заставив его споткнуться, потерять опору и упасть с обрыва.

Он сказал, что если я найду такое существо при неподходящих обстоятельствах, я никогда не должен пытаться бороться с ним, потому что оно убьет меня — отнимет мою душу. Поэтому нужно броситься на землю и терпеть его до утра.

— Когда человек сталкивается лицом к лицу с союзником, дарителем тайн, он должен собрать все свое мужество и схватить его, прежде чем схватит тот, или преследовать, прежде чем тот начнет преследовать его. Преследование должно быть неотступным, и тогда происходит борьба. Человек должен прижать духа к земле и держать его до тех пор, пока он не даст ему силу.

Я спросил его, были ли эти силы материальны, если их можно было действительно коснуться. Я сказал, что сама идея «духа» означала для меня что-то эфемерное.

— Не называй их духами, — сказал он. — Называй их союзниками, необъяснимыми силами.

Он некоторое время молчал, затем лег на спину и подпер голову сложенными руками. Я настойчиво желал узнать, материальны ли эти существа.

— Ты чертовски прав, они материальны! — сказал он, помолчав немного. — Когда кто-нибудь борется с ними, они твердые, но это чувство длится только момент. Эти существа полагаются на человеческий страх; поэтому, если человек борется с одним из них как воин, существо теряет свое напряжение очень быстро, в то время как человек становится более сильным. Можно просто вобрать напряжение духа.

— Что это за напряжение? — спросил я.

— Сила. Когда касаешься их, они вибрируют, как будто они готовы разорвать тебя на части. Но это только видимость. Напряжение исчезает, если человек удерживает свою хватку.

— Что происходит, когда они теряют напряжение? Они становятся вроде воздуха?

— Нет, просто становятся бессильными. Однако они тем не менее материальны. Но это не похоже ни на что, чего человек когда-либо касался.

Позже, вечером, я сказал ему, что-то, что я видел предыдущей ночью, могло быть только мотыльком. Он засмеялся и очень терпеливо объяснил, что мотыльки летают взад и вперед только вокруг электрических ламп, потому что лампа не сжигает их крыльев. Пламя, напротив, сжигает их сразу же, как только они подлетают близко. Он также указал, что тень закрывала весь огонь. Когда он упомянул об этом, я вспомнил, что это была действительно очень большая тень и что она действительно на мгновение закрыла огонь. Однако это произошло так быстро, что я не придал этому особого значения, вспоминая случившееся.

Затем он отметил, что искры были очень большими и летели влево. Я и сам это заметил и сказал, что, возможно, в этом направлении дул ветер. Дон Хуан ответил, что там совсем не было ветра. Это было верно. Я вспомнил, что ночь была безветренной.

Следующим, что я позабыл, был зеленоватый цвет пламени, замеченный мной, когда дон Хуан, после того как тень первый раз пересекла мое поле зрения, велел мне смотреть на огонь. Дон Хуан напомнил мне об этом. Он также возражал против того, что я называл это тенью. Он сказал, что оно было круглым и скорее походило на пузырь.

Два дня спустя, 17 декабря 1969 года, дон Хуан очень небрежным тоном сказал, что я знаю все детали и необходимые техники для того, чтобы пойти в холмы самому и получить предмет силы — ловца духов. Он побуждал меня идти одному и утверждал, что его общество только помешало бы мне.

Я был готов отправиться, когда он, казалось, передумал.

— Ты недостаточно силен, — сказал он. — Я пойду с тобой к подножию холмов.

Когда мы были в небольшой долине, где я видел союзника, он издалека оглядел ту часть местности, где было образование, названное мною дырой в холмах, и сказал, что нужно идти еще дальше на юг, в отдаленные горы. Жилище союзника было самой дальней точкой, которую мы могли видеть через дыру.

Я посмотрел на это образование — все, что я различил, было голубоватой массой отдаленных гор. Он повел меня, однако, в юго-восточном направлении, и через несколько часов ходьбы мы достигли точки, которая, как он сказал, была «достаточно далеко» в принадлежащей союзнику местности.

Когда мы остановились, был день. Мы сели на какие-то камни. Я был усталым и голодным; все, что я съел за день, — это несколько лепешек, запитых водой. Дон Хуан внезапно встал, посмотрел на небо и тоном команды велел мне отправляться в наиболее благоприятном для меня направлении, уверившись, что я смогу вспомнить это место, чтобы вернуться сюда, когда все будет кончено. Он успокаивающе сказал, что будет ждать меня, если понадобится, всю вечность.

Я с тревогой спросил, считает ли он, что поиск ловца духов может отнять много времени.

— Кто знает? — сказал он, таинственно улыбаясь.

Я пошел к юго-востоку, пару раз обернувшись, чтобы поглядеть на дона Хуана. Он очень медленно шел в противоположном направлении. Взобравшись на вершину большого холма, я посмотрел на дона Хуана еще раз; он был метрах в двухстах. Он не оборачивался ко мне. Я сбежал вниз, в небольшую чашеобразную впадину между холмами, и внезапно обнаружил, что остался один. На секунду я присел и стал размышлять, что я здесь делаю. Мне казалось смешным искать ловца духов. Я побежал обратно на вершину холма, чтобы лучше увидеть дона Хуана, но не заметил его нигде. Я сбежал к подножию холма в направлении, где последний раз видел его. Я хотел прекратить все это и уехать домой, да и чувствовал себя довольно глупо и был усталым.

— Дон Хуан! — кричал я снова и снова.

Его нигде не было видно. Я снова взбежал на вершину другого высокого холма, но оттуда тоже его не увидел. Я бегал везде, высматривая его, но он исчез. Вернувшись, я пришел назад к первоначальному месту, где мы расстались. У меня была нелепая уверенность, что я найду его сидящим там и смеющимся над моей непоследовательностью.

— Какого дьявола я ввязался во все это?! — сказал я громко.

Но я уже знал, что нет никакого способа остановить начатое. Я действительно не знал, как вернуться к машине. Дон Хуан много раз менял направление движения, а общей ориентации по сторонам света было недостаточно. Я боялся заблудиться в горах. Я сел и первый раз в жизни испытал странное чувство, что обратного пути к исходной точке на самом деле не было никогда. Дон Хуан говорил, что я всегда настаиваю на том, чтобы начинать с начала, тогда как в действительности начала не существует. И там, среди этих гор, я понял, что он имел в виду. Это было так, как будто отправной точкой всегда был я сам; как будто дона Хуана никогда на самом деле не было; и когда я начал искать его, он стал тем, чем по-настоящему был — мимолетным образом, который исчез за холмом.

Я услышал тихий шелест листьев, и меня окутал незнакомый аромат. Я почувствовал тихое гудение давящего на мои уши ветра. Солнце, приближавшееся к смыкающимся в оранжевую полосу облакам у горизонта, исчезло за тяжелым покровом низких туч, а момент спустя появилось снова, подобное плывущему сквозь туман малиновому шару. Казалось, солнце пытается попасть в просвет голубого неба, но тучи не дают ему времени, а затем оранжевая полоса и темные силуэты гор поглотили его.

Я лег на спину. Мир вокруг меня был таким спокойным, таким безмятежным, но в то же самое время таким чуждым, что это ошеломило меня. Я не собирался плакать, но слезы потекли сами.

Я оставался в этом положении несколько часов. Я был почти не способен встать. Камни подо мною были твердыми; там, где я лежал, почти ничего не росло, а вокруг были густые зеленые кусты. Я мог видеть верхушки деревьев на восточных холмах.

Наконец стало довольно темно. Я почувствовал себя легче; я был почти счастлив. Полутьма была для меня намного более успокоительной и защищающей, чем резкий дневной свет.

Я встал, влез на вершину небольшого холма и начал повторять движения, которым меня научил дон Хуан. Я бежал в восточном направлении семь раз и только тогда заметил изменение температуры руки. Я развел костер и стал внимательно наблюдать — как советовал дон Хуан, следя за каждой деталью. Шли часы, и я почувствовал усталость и голод. Я собрал довольно большую кучу сухих веток; подкинув их в огонь, я придвинулся к нему поближе. Бодрствование было таким напряженным и интенсивным, что изнурило меня — я начал клевать носом. Дважды я засыпал и просыпался только тогда, когда голова наклонялась в сторону. Я был таким сонным, что не мог больше наблюдать за огнем. Я попил воды и даже побрызгал ею на лицо, чтобы не спать. Сонливость мне удалось побороть только на короткое время, но я стал каким-то унылым и раздражительным; я чувствовал себя крайне глупо из-за того, что сидел там, и у меня возникло иррациональное разочарование. Я испытывал усталость, голод, сонливость и нелепую злобу на себя. Наконец я перестал бороться со сном. Добавив побольше сухих веток в костер, я лег спать. Погоня за союзником и ловцом духов казалась мне в этот момент самым нелепым и диким предприятием. Мне настолько хотелось спать, что я даже не мог думать или разговаривать с собой. Я заснул.

Неожиданно меня разбудил громкий треск. Казалось, что шум, чем бы он ни был, раздался как раз над моим левым ухом — я лежал на правом боку. Окончательно пробудившись, я сел. Мое левое ухо гудело и было оглушено близостью и силой звука.

Судя по количеству сухих веток, которые все еще горели в костре, я спал недолго. Я не слышал никаких других шумов, но оставался настороженным и поддерживал огонь.

У меня мелькнула мысль, что меня разбудил выстрел; возможно, кто-то рядом следил за мной и выстрелил в меня. Эта мысль стала очень мучительной и вызвала поток рациональных страхов. Я был уверен, что какие-то люди владели этой землей, и, если так, они могли принять меня за вора и убить, чтобы ограбить, не зная, что у меня ничего нет. Пережив момент ужасного беспокойства за свою безопасность, я почувствовал напряжение в плечах и шее. Я подвигал головой вверх-вниз: кости моей шеи издали звучный треск. Я все еще смотрел на огонь, но не видел в нем ничего необычного и больше не слышал никаких шумов.

После того как я немного расслабился, у меня мелькнула мысль, что, возможно, причиной всего этого был дон Хуан. Я быстро пришел к выводу, что так оно и есть. Эта мысль заставила меня рассмеяться. Возник новый поток рациональных заключений, на этот раз веселых. Я подумал, что дон Хуан, должно быть, подозревал, что я передумаю оставаться в горах, или видел, как я бегу за ним, и спрятался в скрытой пещере или за кустом. Затем он последовал за мной и, заметив, что я уснул, разбудил меня, сломав над моим ухом ветку. Я добавил еще прутьев в огонь и начал скрытно осматриваться, чтобы попытаться определить, где он, хотя и знал, что уж если он прячется поблизости, его не обнаружишь.

Все было совершенно спокойно: сверчки, ветер, шуршащий в деревьях на склонах холмов вокруг; тихий, потрескивающий звук веток, охваченных огнем. Вокруг летели искры, но это были самые обычные искры.

Внезапно я услышал громкий звук сломанной ветки. Он пришел слева. Я затаил дыхание и стал вслушиваться с предельным вниманием. Мгновение спустя я услышал треск другой ветки справа.

Затем я услышал слабый, отдаленный звук трещащих веток — словно кто-то шагал по ним и ломал их. Звуки были сочные, глубокие и отчетливые. Они, казалось, приближались ко мне. Моя реакция была замедленной — я не знал, слушать или вставать. Я колебался, как поступить, когда внезапно звуки ломающихся веток стали долетать со всех сторон. Это произошло так быстро, что у меня едва осталось времени вскочить на ноги и затоптать костер.

Я побежал вниз по склону в темноту. Когда я бежал сквозь кусты, у меня мелькнула мысль, что там нет ровного места. Я бежал, пытаясь защитить глаза от веток. Я был на полпути к подножию холма, когда почувствовал сзади что-то, почти касающееся меня. Это была не ветка, а нечто, что, как я интуитивно чувствовал, догоняло меня. Осознание этого заставило меня похолодеть. Скинув куртку, я завязал ее узлом на животе, поджал ноги и закрыл глаза руками, как предписывал дон Хуан. Я замер в этом положении на короткое время, а затем понял, что вокруг безжизненно тихо. Не было вообще никаких звуков. Я чрезвычайно встревожился. Мускулы моего живота сокращались и тряслись в судорогах. Затем я снова услышал звук ломающейся ветки. Он, казалось, долетал издалека, но был совершенно ясным и отчетливым. Он раздался еще раз, ближе. Наступил момент тишины, а затем что-то взорвалось как раз над моей головой. Неожиданность этого шума заставила меня вздрогнуть, и я чуть не опрокинулся на спину. Это был определенно звук сломанной ветки. Звук раздался так близко, что я слышал шелест листьев на ветке, когда она ломалась.

Затем последовал поток трещащих взрывов; ветки оглушительно ломались повсюду вокруг. Самым нелепым была моя реакция — вместо того чтобы ужаснуться, я засмеялся. Я искренне верил, что нашел причину всего происходящего. Я был убежден, что дон Хуан снова шутит надо мной. Ряд логических заключений закрепил мою уверенность; я пришел в приподнятое настроение. Я был уверен, что смогу поймать этого хитрого старого дона Хуана на его следующей выходке. Он был около меня — ломая ветки, он знал, что я не отважусь поднять глаза, а он в безопасности и волен делать то, что хочет. Я полагал, что он в горах один, потому что я был с ним постоянно в течение нескольких дней. У него не было ни времени, ни возможности привлечь каких-нибудь сообщников. Если он, как я думал, прятался, он прятался один и, естественно, мог производить только ограниченное количество шумов. Так как он был один, звуки должны были возникать в линейной временной последовательности, то есть по одному или, самое большое, по два-три одновременно. Кроме того, разнообразие шумов также должно быть ограничено возможностями одного человека. Оставаясь согнутым и неподвижным, я был абсолютно уверен, что все испытание было игрой, и единственный способ выйти победителем — эмоционально удалить себя из этого. Я положительно наслаждался происходящим. Я поймал себя на том, что радуюсь возможности предугадать следующее движение моего противника. Я попытался представить, что бы я теперь сделал на месте дона Хуана.

Звук чего-то чмокающего оборвал мои умственные упражнения. Я напряженно прислушался; звук повторился. Я не мог определить, что это такое. Словно бы какое-то животное хлебало воду. Звук повторился опять. Он был раздражающим и напоминал чавканье девочки-подростка с большими челюстями, жующей резинку. Я недоумевал, как это дон Хуан умудряется так хлюпать, когда звук раздался опять, на этот раз справа. Сначала это был единственный звук, а затем я услышал последовательность хлюпающих, шлепающих звуков, как будто кто-то ходил по грязи. Это был почти ощутимый, раздражающий звук шагов, шлепающих по глубокой грязи. Шумы на секунду прекратились, а затем раздались опять, очень близко слева, метрах в трех от меня. Теперь ощущение было такое, будто кто-то тяжелый трусит по грязи в сапогах. Я поражался богатству звуков и не мог представить себе никаких примитивных устройств, с помощью которых я сам мог бы произвести их. Я услышал новую последовательность перемещающихся, хлюпающих звуков у себя за спиной. И тут они полетели одновременно со всех сторон. Кто-то, казалось, ходил, бегал, носился по грязи вокруг меня.

У меня появились логичные сомнения. Если все это делал дон Хуан, он должен был бегать кругами с невероятной быстротой. Скорость звуков исключала эту возможность. Тогда я подумал, что у дона Хуана, в конце концов, могут быть сообщники. Я собирался начать размышлять о том, кто его сообщники, но интенсивность звуков захватила все мое внимание. В действительности я не мог думать ясно, но не был испуган — возможно, только ошеломлен странным качеством звуков. Шлепанье было вибрирующим. Эти странные вибрации казались направленными мне в живот, или я просто воспринимал их нижней частью живота.

Это осознание повлекло за собой немедленную потерю чувства объективности и равнодушия. Звуки атаковали мой живот! У меня возник вопрос: «Что, если это не дон Хуан?» Я испугался, напряг мышцы живота и плотно прижал бедра к сделанному из куртки узлу.

Частота и скорость звуков возросли, как будто им стало известно, что я теряю свою уверенность; их вибрации были такими интенсивными, что меня тошнило. Я боролся с чувством слабости. Переводя дух, я начал петь мои пейотные песни. Меня вырвало, и хлюпающие звуки сразу же прекратились; на все наложилось пение сверчков, звуки ветра и далекий лай койотов. Внезапный перерыв дал мне передышку, и я взглянул на себя со стороны. Только что я был в наилучшем расположении духа, уверенным в себе и спокойным; очевидно, я потерпел полную неудачу в оценке ситуации. Даже если у дона Хуана были сообщники, для них было бы механически невозможно произвести звуки, которые воздействовали бы на мой живот. Чтобы производить звуки такой интенсивности, им понадобилось бы оборудование за пределами их возможностей и понимания. Очевидно, необыкновенное явление, которое я переживал, не было игрой, и теория «еще одной шутки дона Хуана» была всего лишь моим грубым объяснением.

У меня начались судороги и возникло неодолимое желание перевернуться и вытянуть ноги. Я решил передвинуться вправо, чтобы убрать лицо от места, где меня вырвало. Мгновение спустя, когда я начал ползти, я услышал очень тихий скрип прямо над левым ухом и застыл на месте. Скрип повторился с другой стороны моей головы. Это был единственный звук. Я подумал, что он похож на скрип двери. Я ждал, но не слышал больше ничего, поэтому решил двигаться дальше. Как только я начал осторожно передвигать голову вправо, целый поток скрипов, обрушившихся на меня, чуть не заставил меня подпрыгнуть. Они были подобны то дверному скрипу, то писку крыс или морских свинок; они не были громкими и интенсивными, а наоборот — очень тихими и зловещими и вызывали у меня мучительные спазмы и тошноту. Прекратились они так же, как и начались, постепенно убывая, пока я не стал слышать только один или два из них одновременно.

Затем я услышал что-то похожее на шум крыльев большой птицы, скользящей над верхушками кустов. Казалось, что она летает кругами над моей головой. Тихие скрипы опять начали усиливаться, и так же усиливался звук хлопающих крыльев. Над моей головой словно летала стая гигантских птиц, машущих своими мягкими крыльями. Оба звука слились, образовав охватившую меня волну. Я почувствовал, что плыву в каком-то огромном волнообразно пульсирующем потоке. Скрипы и шлепанье были такими мягкими, что я чувствовал их всем своим телом. Хлопанье крыльев стаи птиц как бы тянуло меня вверх, в то время как пищанье армии крыс подталкивало снизу и с боков.

Я уже не сомневался, что благодаря своей поразительной глупости спустил на себя с привязи что-то ужасное. Я стискивал зубы, глубоко дышал и пел пейотные песни.

Звуки продолжались очень долгое время, и я сопротивлялся им изо всех сил. Когда они умолкли, снова наступила прерывающаяся «тишина», какой я привык воспринимать тишину; другими словами, я мог уловить только естественные звуки насекомых и ветра. Это затишье было для меня вреднее, чем шум. Я начал думать и оценивать положение, и мои размышления бросили меня в панику. Я понял, что погиб; у меня не было ни знания, ни выносливости, чтобы отразить то, что наступало на меня. Скорчившись у земли над своей собственной рвотой, я был совершенно беспомощен. Я подумал, что пришел конец моей жизни, и заплакал. Я хотел подумать о своей жизни, но не знал, с чего начать. Ничто из того, что я делал в ней, не было в действительности достойно этого последнего конечного напряжения, поэтому мне не о чем было думать. Это было острое осознание. Я изменился с тех пор, как последний раз переживал подобный испуг. Но на этот раз я был более пустым. У меня было меньше личных чувств, чтобы тащить их с собой.

Я спросил себя, что в этом положении сделал бы воин, и пришел к различным заключениям. Существовало что-то чрезвычайно важное, касающееся моей пупочной области; в звуках было что-то сверхъестественное — они были нацелены на мой живот; и мысль, что дон Хуан разыграл меня, была совершенно несостоятельна.

Мускулы моего живота были очень напряжены, хотя у меня не было больше судорог. Я продолжал петь и глубоко дышать и почувствовал успокаивающее тепло, заполняющее все мое тело. Мне стало ясно, что если я собираюсь выжить, то должен продолжать делать то, чему учил меня дон Хуан. Я повторил в уме его инструкции. Я вспомнил точное место, где солнце скрывалось за горами — относительно холма, где я был, и относительно места, где я упал на землю; я переориентировался и, убедившись, что правильно определил расположение сторон света, начал менять свое положение так, чтобы голова была повернута в новом, «лучшем» направлении, на юго-восток. Я медленно начал передвигать ноги влево, дюйм за дюймом, пока не подогнул их к икрам. Затем я стал выравнивать тело ногами, но как только я начал ползти по-настоящему, я почувствовал необычный толчок; у меня было реальное физическое ощущение какого-то прикосновения к незакрытой поверхности задней стороны шеи. Это случилось так быстро, что я невольно вскрикнул и замер опять. Я напряг мускулы живота, начал глубоко дышать и запел свои пейотные песни. Мгновение спустя я еще раз почувствовал такой же легкий удар по шее. Я съежился. Моя шея была открыта, и я не мог ничего сделать, чтобы защитить себя. По мне снова постучали. Моей щеки касался очень мягкий, почти шелковистый предмет, напоминающий покрытую мехом лапу громадного кролика. Он коснулся меня снова, а затем начал пересекать мою шею взад и вперед до тех пор, пока у меня не выступили слезы. Это было так, как будто стадо молчаливых, мягких и невесомых кенгуру ступало по моей шее. Я мог различить прикосновение мягкого большого пальца их лап, когда они нежно ступали по мне. Это вовсе не было болезненным ощущением, но тем не менее оно сводило меня с ума. Я знал, что если не займусь каким-нибудь делом, то свихнусь, вскочу и побегу. Поэтому я опять медленно начал поворачивать тело в новое положение. Моя попытка двинуться, казалось, усилила похлопывание по моей шее. Оно наконец стало настолько бешеным, что я дернулся всем телом и сразу выровнял его в новом направлении. У меня не было никакой мысли относительно результата моего действия. Я просто действовал, чтобы спастись от наступления полного сумасшествия.

Как только я изменил направление, похлопывание по моей шее прекратилось. После долгой мучительной паузы я услышал ломающиеся в отдалении ветки. Шум не приближался. Он как будто отступал в другое место, далеко от меня. Звук трещащих веток через мгновение смешался со взрывоподобным шуршанием листвы, как будто сильный ветер ударил по холму. Все кусты вокруг меня, казалось, затряслись, однако ветра не было. Шелестящий звук и треск веток вызвали во мне чувство, что весь холм горит. Мое тело было твердым как камень. Я сильно вспотел. Я ощущал усиливающееся тепло. На какую-то секунду мне действительно показалось, что холм пылает. Я не вскочил и не побежал, потому что онемел от паралича; фактически я не мог даже открыть глаз. Все, что имело для меня значение в этот момент, — так это вскочить и убежать от огня. У меня в животе были ужасные спазмы, которые мешали мне вдыхать. Мне стало очень трудно дышать. После долгой борьбы я восстановил способность делать глубокие вдохи и смог также заметить, что шелест утих; остался только иногда раздающийся треск. Звук ломающихся веток становился все более отдаленным и редким, пока совершенно не стих.

Я сумел открыть глаза и посмотрел через полузакрытые веки на землю перед собою. Был уже рассвет. Долгое время я выжидал, не двигаясь, а затем начал распрямлять свое тело. Я перекатился на спину. Солнце было над холмами на востоке.

Мне потребовалось несколько часов, чтобы выпрямить ноги и кое-как спуститься вниз по склону. Я пошел к месту, где дон Хуан покинул меня, которое было в какой-нибудь миле; к полудню я дошел только до опушки леса, все еще в доброй четверти мили от него.

Я не мог больше идти, ради чего бы это ни требовалось. Я подумал о горных львах и попытался взобраться на дерево, но мои руки не могли удержать мой вес. Я прислонился к скале и примирился с мыслью умереть здесь. Я был убежден, что стану добычей горных львов или других хищников. У меня не было сил даже бросить камень. Я не был голоден и не хотел пить. Около полудня я нашел маленький ручеек и выпил много воды, но вода не помогла мне восстановить силы. Сидя там в совершенной беспомощности, я чувствовал себя больше подавленным, чем испуганным. Я настолько устал, что больше не заботился о своей судьбе и заснул.

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня. Надо мной склонился дон Хуан. Он помог мне сесть и дал воды и жидкой каши. Засмеявшись, он сказал, что я выгляжу жалко. Я попытался рассказать ему о том, что случилось, но он не стал слушать и сказал, что я не заметил своей метки — место, где я должен был встретиться с ним, было в сотне метров. Затем он почти что понес меня вниз. Он сказал, что ведет меня к большому потоку и собирается искупать меня в нем. По пути он заткнул мне уши какими-то листьями, которые были у него в сумке, а затем завязал мне глаза, наложив по одному листу на каждый глаз и примотав их куском ткани; заставив меня снять одежду, он велел положить руки на глаза и уши, чтобы быть уверенным, что я ничего не вижу и не слышу.

Дон Хуан натер все мое тело листьями, а затем погрузил в реку. Я чувствовал, что это большая река. Она была глубокой. Я стоял и не мог достать дна. Дон Хуан держал меня за правый локоть. Сначала я не ощущал холода воды, но мало-помалу начал застывать, а затем холод стал нестерпимым. Дон Хуан вытащил меня и обтер какими-то листьями, которые имели специфический запах; он одел меня и повел прочь. Мы прошли большое расстояние, прежде чем он снял листья с моих глаз и ушей. Дон Хуан спросил меня, чувствую ли я себя достаточно сильным, чтобы вернуться к своей машине. Удивительным было то, что я чувствовал себя очень сильным. Я даже взбежал на крутой холм, чтобы удостовериться в этом.

По пути к машине я держался близко к дону Хуану. Множество раз я спотыкался, и он начинал хохотать. Я заметил, что его смех был очень воодушевляющим, и он стал центральной точкой восстановления моих сил; чем больше он смеялся, тем лучше я себя чувствовал.

На следующий день я пересказал дону Хуану последовательность событий с момента, когда он оставил меня. Все время моего отчета он смеялся, особенно когда я сказал ему, что считал все происходящее одним из его трюков.

— Ты всегда думаешь, что тебя разыгрывают, — сказал он. — Ты слишком веришь себе и действуешь так, будто знаешь все ответы. Ты не знаешь ничего, мой маленький друг, ничего.

В первый раз дон Хуан назвал меня «маленьким другом». Это захватило меня врасплох. Он заметил это и улыбнулся. В его голосе была огромная теплота, и это вызвало во мне сильную печаль. Я сказал ему, что я беззаботен и непонятлив, потому что это врожденная черта моей натуры, и что я никогда не пойму его мира. Я чувствовал себя глубоко взволнованным. Он ободрил меня и заявил, что я все сделал хорошо.

Я спросил его о значении моего опыта.

— Он не имеет значения, — ответил он. — Та же самая вещь могла случиться с каждым, особенно с кем-нибудь вроде тебя, у кого просвет уже открыт. Это очень обычно. Любой воин, который ходил на поиски союзника, может рассказать тебе об их действиях. То, что они делали с тобою, было мягким. Однако твой просвет открыт, и поэтому ты очень нервен. Никто не может превратиться в воина сразу. Теперь отправляйся домой и не возвращайся до тех пор, пока не излечишься и твой просвет не закроется.