13. Последняя стоянка воина
13. Последняя стоянка воина
Воскресенье, 28 января 1962 года
Около десяти часов утра дон Хуан вернулся в свой дом. Он ушел на рассвете. Я приветствовал его. Он хмыкнул, в шутовской манере пожал мне руку и церемонно поздоровался.
— Мы собираемся отправиться в небольшое путешествие, — сказал он. — Тебе придется ехать в очень необычное место на поиски силы.
Он развернул две переметные сумы, положив в каждую из них по две тыквенные фляги, наполненные едой, связал их тонкой веревкой и вручил мне.
Мы без особой спешки проехали на север около четырехсот миль, а затем свернули с панамериканской шоссейной Дороги и поехали по грунтовой к западу. В течение многих часов моя машина была на дороге единственной. Пока мы ехали, я заметил, что ничего не вижу сквозь ветровое стекло. Я отчаянно старался разглядеть окружающее, но было слишком темно, а ветровое стекло было заляпано раздавленными насекомыми и пылью.
Я сказал дону Хуану, что должен остановиться и очистить ветровое стекло. Он велел ехать дальше, даже если мне придется тащиться со скоростью две мили в час, высовывая голову из окна, чтобы увидеть дорогу. Он сказал, что мы не можем остановиться, пока не достигнем того места, куда едем.
В одном месте он велел повернуть направо. Было так темно и пыльно, что даже фары мало, помогали. Я съехал с дороги с большими опасениями. Я боялся мягких кюветов. Но почва была слежавшейся.
Я проехал около ста метров на минимальной скорости, держа дверцу открытой, чтобы можно было выглядывать. Наконец дон Хуан велел остановиться. Он сказал, чтобы я затормозил как раз позади огромного камня, который скроет машину из виду.
Я вышел из машины и обошел ее, ориентируясь на свет фар. Я хотел рассмотреть окрестности, потому что не имел никакого представления, где мы находимся, но дон Хуан выключил фары. Он громко сказал, что мы не можем терять времени и я должен запереть машину, потому что мы отправляемся в путь.
Он вручил мне мою сумку с флягами. Было так темно, что я споткнулся и чуть не уронил их. Дон Хуан мягким и повелительным голосом приказал мне сесть и подождать, пока мои глаза привыкнут к темноте. Но дело было не в глазах — с тех пор, как я вылез из машины, я видел нормально. Меня охватила нервозность, из-за которой я ощущал рассеянность. Все превратилось для меня в проблему.
— Куда мы идем? — спросил я.
— Мы собираемся прогуляться в полной темноте к особому месту, — сказал он.
— Для чего?
— Чтобы определить наверняка, способен ли ты продолжать охотиться за силой.
Я спросил, является ли то, что он предлагает, испытанием и будет ли он продолжать рассказывать мне о своем знании и разговаривать со мной, если я провалюсь.
Он выслушал меня, не прерывая, и сказал, что это не испытание; мы ждем знака, и если его не последует, то выводом будет, что я не добился успеха в охоте на силу. И в этом случае я буду свободен в дальнейшем от всяких обязательств, свободен быть таким глупым, каким хочу. Он добавил, что вне зависимости от того, что случится, он мой друг и всегда будет разговаривать со мной.
Я отчего-то был уверен, что провалюсь.
— Знак не появится, — сказал я в шутку. — Я знаю это. У меня не много силы.
Он засмеялся и похлопал меня по спине.
— Не горюй, — ответил он. — Знак появится. Я знаю это, у меня силы больше, чем у тебя.
Он нашел свое заявление забавным. Он ударил себя по ляжкам, хлопнул в ладоши и расхохотался.
Дон Хуан привязал переметную суму к моей спине и сказал, что я должен идти на один шаг позади него и, насколько возможно, ступать в его следы.
Очень драматическим тоном он прошептал:
— Это поход за силой, так что все идет в счет.
Он сказал, что, если я буду идти по его следам, сила, которую он рассеивает во время ходьбы, будет передаваться мне.
Я взглянул на часы. Было одиннадцать вечера. Он заставил меня выпрямиться по стойке «смирно», затем толкнул мою правую ногу вперед и установил меня так, как если бы я только что шагнул. Он встал передо мной в такую же позу, а затем пошел, повторив предварительно наставление, что я должен стараться идти по его следам как можно тщательнее. Он отчетливо прошептал, что я не должен ни о чем заботиться и следить только за тем, чтобы наступать в его следы. Я не должен был смотреть ни вперед, ни по сторонам, но только на землю, по которой он шел.
Он пошел очень спокойным шагом. Мне совсем не составляло труда следовать за ним. Мы шли по довольно твердому грунту. Метров шестьдесят я выдерживал его шаг неточно ступал в его следы. Затем я на секунду взглянул в сторону и в тот же момент наткнулся на него.
Он засмеялся и заверил меня, что я совсем не поранил его пятку, когда наступил на нее своим большим ботинком, но, если я буду продолжать натыкаться на него, к утру один из нас будет калекой. Смеясь, он добавил тихим, но твердым голосом, что не намерен получать увечья из-за моей глупости и отсутствия концентрации и если я еще раз наступлю на него, то мне придется идти босиком.
— Я не могу идти без ботинок, — сказал я громким хриплым голосом.
Дон Хуан согнулся пополам от смеха, и я вынужден был ждать, пока он успокоится.
Он снова заверил меня, что действительно имел в виду то, что сказал. Мы путешествовали, чтобы коснуться силы, и все должно было быть совершенным.
Перспектива идти по пустыне без ботинок невероятно испугала меня. Дон Хуан пошутил, что моя семья, наверное, была из фермеров того типа, которые не снимают ботинок, даже ложась в постель. Конечно, он был прав. Я никогда не ходил босиком, и идти по пустыне без ботинок было для меня самоубийством.
— Эта пустыня излучает силу, — прошептал дон Хуан мне в ухо. — Для того чтобы быть боязливым, нет времени.
Мы опять пошли. Дон Хуан шел не спеша. Через некоторое время я заметил, что мы сошли с твердого грунта и идем по мягкому песку. Ноги дона Хуана тонули в нем и оставляли глубокие следы.
Мы шли несколько часов, прежде чем дон Хуан остановился. Он не остановился внезапно, а предупредил меня заранее, что собирается остановиться, чтобы я не налетел на него. Почва снова стала твердой, и мы двигались вверх по склону.
Дон Хуан сказал, что, если мне нужно сходить в кусты, это следует сделать сейчас, потому что потом начнется долгий участок пути без единой остановки. Я взглянул на часы. Был час ночи.
После десяти-пятнадцати минут отдыха дон Хуан опять заставил меня встать за ним, и мы тронулись. Он был прав. Это был ужасный отрезок пути. Я никогда не делал ничего, что требовало бы такой концентрации. Походка дона Хуана была такой быстрой и напряжение от того, что я следил за каждым его шагом, выросло до таких высот, что в какой-то момент я перестал ощущать, что иду, и не чувствовал своих ног. Казалось, я шел по воздуху и какая-то сила несла меня вперед. Моя концентрация была настолько полной, что я не заметил постепенной смены освещения. Внезапно я осознал, что вижу дона Хуана прямо перед собой. Я мог видеть его ступни и его следы, вместо того чтобы полуугадывать их, как делал большую часть пути.
Вдруг он отпрыгнул в сторону, а моя инерция протащила меня еще метров двадцать. Когда я сбавил скорость, мои ноги ослабли и стали дрожать; в конце концов я свалился на землю.
Я взглянул на дона Хуана, который спокойно меня рассматривал. Он совсем не казался уставшим. Я задыхался и обливался холодным потом.
Дон Хуан покатал меня по земле, взяв за руку. Он сказал, что, если я хочу восстановить свои силы, я должен лечь головой к востоку. Мало-помалу я расслабил свое измученное тело. Наконец у меня хватило энергии, чтобы встать. Я хотел посмотреть на часы, но он помешал мне, положив руку на мое запястье. Очень мягко он повернул меня лицом к востоку и сказал, что нет никакой нужды в моем проклятом хронометре, что мы находимся в магическом времени и собираемся узнать наверняка, способен ли я преследовать силу.
Я огляделся. Мы находились на вершине очень большого и высокого холма. Я хотел пойти в направлении чего-то похожего на выступ или трещину в скале и посмотреть, что это, но дон Хуан подскочил и повалил меня на землю.
Он приказал мне оставаться на земле, куда я упал, до тех пор пока солнце не выйдет из-за черных пиков невдалеке от нас.
Он указал на восток и велел посмотреть на тяжелую гряду облаков над горизонтом. Он сказал, что будет хорошим знаком, если ветер разгонит облака, когда первые лучи солнца коснутся моего тела на вершине холма.
Он велел стоять спокойно, выставив правую ногу вперед, как если бы я шел, и смотреть на горизонт не прямо, а расфокусировав взгляд.
Мои ноги были очень напряжены, а икры болели. Это была очень неудобная поза, и мышцы ног слишком устали, чтобы держать меня. Я терпел, сколько мог, и уже почти падал. Ноги непроизвольно дрожали, когда дон Хуан сказал, что я могу сесть, и помог мне это сделать.
Гряда облаков не сдвинулась, и мы не видели солнца, поднимающегося над горизонтом.
Единственным комментарием дона Хуана было:
— Плохо.
Я не хотел сразу же спрашивать, каково значение моей неудачи, но, зная дона Хуана, был уверен, что он последует указаниям своих знаков, а этим утром знака не было. Боль в щиколотках исчезла, и я почувствовал прилив хорошего самочувствия. Я начал бег на месте, чтобы расслабить мышцы.
Дон Хуан очень тихо велел мне сбегать на соседний холм, нарвать немного листьев с особого куста и натереть свои ноги, чтобы избавиться от мышечной боли.
С того места, где стоял, я очень ясно мог видеть большой и сочный зеленый куст. Его листья казались очень влажными. Я уже пользовался ими раньше. Я не ощутил, чтобы они помогли мне, но дон Хуан настаивал, что, хоть воздействие действительно дружественных растений почти незаметно, оно всегда приносит нужный результат.
Я сбежал с холма и поднялся на соседний. Когда я был уже на вершине, я ощутил, что напряжение оказалось чуть ли не непосильным для меня. Мне понадобилось некоторое время, чтобы отдышаться; в животе у меня было неспокойно. Я сидел на корточках до тех пор, пока не расслабился. Затем я поднялся и пошел нарвать листьев, о которых он говорил. Но я не мог найти куста. Я оглянулся. Я был уверен, что нахожусь на правильном месте, но на всей вершине не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало нужное растение. Однако это должно было быть то самое место, где я его видел. Любое другое место не попадало в поле зрения оттуда, где стоял дон Хуан.
Я отказался от поисков и пошел обратно на другой холм. Дон Хуан доброжелательно улыбнулся, когда я объяснил ему свою ошибку.
— Почему ты называешь это ошибкой? — спросил он.
— Но куста там явно нет, — сказал я.
— Но ты его видел, не так ли?
— Мне казалось, что да.
— Что ты видишь на его месте сейчас?
— Ничего.
На месте, где, как я думал, был куст, не росло абсолютно ничего. Я попытался объяснить это зрительным расстройством — я действительно был утомлен и мог легко поверить, что вижу нечто такое, что ожидал увидеть, но чего в действительности не было.
Дон Хуан засмеялся и коротко глянул на меня.
— Я не вижу никакой ошибки, — сказал он. — Растение там, на вершине холма.
Теперь пришла моя очередь смеяться. Я осмотрел все вокруг очень тщательно. Нигде не было никаких растений, и то, что я испытал, было явной галлюцинацией.
Дон Хуан спокойно начал спускаться с холма, сделав мне знак следовать за ним. Мы вместе забрались на другой холм и остановились там, где я видел растение.
Я посмеивался в абсолютной уверенности, что я прав. Дон Хуан тоже посмеивался.
— Сходи на противоположную сторону холма, — сказал он. — Ты найдешь растение там.
Я сказал, что другая сторона холма находится вне поля моего зрения и растение может быть там, но это ничего не означает.
Дон Хуан движением головы сделал знак следовать за ним. Он обошел вершину холма вместо того, чтобы идти прямо, и драматически остановился перед зеленым кустом, не глядя на него. Он повернулся и посмотрел на меня. Это был пронизывающий взгляд.
— В окрестностях должны быть сотни таких кустов, — сказал я.
Дон Хуан терпеливо спустился с противоположной стороны холма вместе со мной. Мы повсюду искали такие же кусты, но их нигде не было. Мы прошли около четверти мили, прежде чем наткнулись на другое растение.
Дон Хуан молча повел меня назад на первую вершину. Мы постояли там некоторое время, а затем он повел меня на поиски растения в противоположную сторону. Мы прочесали весь район и нашли еще два куста на расстоянии около мили. Они росли вместе и выделялись пятном более сочной зелени, чем окружающие кусты.
Дон Хуан серьезно взглянул на меня. Я не знал, что думать.
— Это очень странный знак, — сказал он.
Мы вернулись на вершину первого холма, сделав широкий круг, чтобы подойти к нему с нового направления. Видимо, он нарочно шел другим путем, чтобы доказать мне, что в окрестностях очень редко встречаются такие растения. По пути мы не встретили ни одного из них. Когда мы достигли вершины холма, мы уселись в полном молчании. Дон Хуан развязал свои фляги.
— После еды ты будешь чувствовать себя лучше, — сказал он.
Он не мог скрыть своего удовольствия. Он лучезарно улыбнулся, потрепав меня по голове. Я был растерян. Новое развитие событий вызывало беспокойство, но я был слишком голоден и слишком устал, чтобы действительно раздумывать над этим. После еды меня сильно потянуло в сон. Дон Хуан велел мне использовать технику расфокусированного взгляда, чтобы найти подходящее место для сна на вершине, где я видел куст.
Я выбрал такое место. Он собрал на нем мелкие ветки и выложил ими круг размером с мое тело. Очень осторожно он сорвал несколько свежих веток с кустов и подмел ими землю внутри круга. Он не касался земли ветками, а только делал подметающие движения. Затем он убрал все камни с поверхности внутри круга и после тщательной сортировки по размеру выложил в центре две кучки, в каждой из которых было равное число камней.
— Что ты делаешь с этими камнями? — спросил я.
— Это не камни, — сказал он. — Это струны. Они будут удерживать место подвешенным.
Он взял камни меньшего размера и разложил их по границе круга. Он клал их через равные промежутки, с помощью палки твердо укрепляя каждый камень на земле, как если бы он был каменщиком.
Он не позволил мне войти внутрь круга, а сказал, чтобы я ходил вокруг и следил, что он делает. Он отсчитал восемнадцать камней, двигаясь против часовой стрелки.
— Теперь спустись к подножию холма и жди, — сказал он. — А я пойду к краю и посмотрю, на подходящем ли месте ты стоишь.
— Что ты собираешься делать?
— Я буду бросать тебе каждую из этих струн, — сказал он, указывая на кучу более крупных камней. — А ты должен поместить их на землю там, где я скажу, тем же способом, как я поместил эти камни. Ты должен быть бесконечно внимателен. Когда имеешь дело с силой, следует быть совершенным. Ошибки здесь смертельны. Каждый из этих камней является струной. Струной, которая может убить нас, если мы оставим ее валяться незакрепленной. Поэтому ты просто не можешь делать никаких ошибок. Ты должен зафиксировать взгляд на том месте, куда я брошу струну. Если ты хоть на что-нибудь отвлечешься, струна станет обычным камнем и ты не сможешь отличить ее от других камней, валяющихся вокруг.
Я заметил, что было бы проще, если бы я перенес «струны» к подножию холма по одной. Дон Хуан засмеялся и отрицательно покачал головой.
— Это струны, — повторил он. — И они должны быть брошены мной и подняты тобой.
Потребовалось несколько часов, чтобы я выполнил эту задачу. Степень требуемой концентрации была мучительной. Дон Хуан каждый раз напоминал мне, чтобы я был внимательным и фокусировал свой взгляд. Делая это, он был прав. Поднимать камни, которые катились вниз, захватывая по пути другие, действительно было сводящим с ума занятием.
Когда я полностью закрыл круг и поднялся на вершину, я думал, что сейчас упаду мертвым. Дон Хуан собрал какие-то маленькие веточки и устлал ими круг. Он вручил мне несколько листьев и велел положить их под штаны на кожу нижней части живота. Он сказал, что они будут согревать меня и мне не нужно будет одеяла для сна. Я свалился внутри круга. Из веток получилась довольно мягкая постель, и я моментально заснул.
Была вторая половина дня, когда я проснулся. Дул ветер, и было облачно. Нависшие тучи были плотными, но к западу переходили в тонкие перистые облака, между которыми время от времени проглядывало солнце.
Сон обновил меня. Я чувствовал себя полным сил и счастливым. Ветер не мешал мне. Холодно не было. Я подпер голову руками и осмотрелся. Раньше я этого не замечал, но холм был высоким. Вид, открывающийся к западу, был впечатляющим. К северу и востоку виднелись гребни темно-коричневых гор, а к югу — бесконечная протяженность холмов и низин и далекие синие горы.
Я сел. Дона Хуана нигде не было видно. Я почувствовал внезапный приступ страха и подумал, что он бросил меня одного, а я не знаю дорогу обратно к машине. Я снова лег на подстилку из сучьев, и, как ни странно, моя тревога исчезла. Я вновь испытал чувство спокойствия и исключительно хорошее самочувствие. Для меня это было совершенно новым ощущением; мои мысли, казалось, были выключены. Я был счастлив. Я чувствовал себя здоровым. Очень спокойная бодрость наполняла меня. С запада дул легкий ветер и обдувал все мое тело, но мне не было холодно. Я чувствовал его на своем лице и ушах как нежную волну теплой воды, которая набегала на меня, затем отступала и набегала вновь. Это было очень странное состояние, не имевшее никакой параллели в моей занятой и неустроенной жизни. Я начал плакать. Не от печали или жалости к самому себе, но от какой-то огромной необъяснимой радости.
Я хотел остаться на этом месте навсегда и мог бы это сделать, если бы дон Хуан не пришел и не сдернул меня с него.
— Ты отдохнул достаточно, — сказал он и заставил меня встать.
Он молча повел меня прогуляться в окрестностях холма. Мы шли медленно и в полной тишине. Он, казалось, хотел, чтобы я смотрел на окружающий нас ландшафт. Движением глаз или подбородка он указывал на облака и горы.
Пейзаж во второй половине дня был великолепен. Он пробуждал во мне ощущение испуга и отчаяния, напоминая мне картины моего детства.
Мы забрались на самую высокую точку холма, на вершину скалы из застывшей лавы, и удобно уселись лицом к югу, прислонясь к камню спиной. Бесконечная протяженность земли к югу поистине была величественной.
— Сохрани все это в своей памяти, — прошептал мне дон Хуан. — Это место — твое. Сегодня утром ты видел, и это был знак. Ты нашел это место при помощи видения. Знак был неожиданным, но он был. Ты будешь охотиться за силой, хочешь ты этого или нет. Это не человеческое решение, не твое и не мое. Теперь, если говорить точно, вершина этого холма — твое место, твое любимое место. Все, что находится вокруг, подлежит твоей заботе. Ты должен смотреть здесь за всем, и все, в свою очередь, будет смотреть за тобою.
Я шутливо спросил, действительно ли все мое. Очень серьезным тоном он сказал:
— Да.
Я засмеялся и сказал ему, что то, что мы делаем, напомнило мне историю о том, как испанцы, завоевавшие Новый Свет, делили землю именем своего короля. Они обычно взбирались на вершину горы и провозглашали своей всю землю, которую могли увидеть в каком-либо направлении.
— Это хорошая мысль, — сказал он. — Я собираюсь отдать тебе всю землю, которую ты сможешь увидеть не в одном направлении, а повсюду вокруг.
Он поднялся и вытянул руку, поворачиваясь, чтобы описать полный круг.
— Вся эта земля — твоя, — сказал он.
Я громко засмеялся. Он усмехнулся и спросил меня:
— Почему бы нет? А почему я не могу отдать тебе всю эту землю?
— Но ты не владеешь этой землей.
— Ну так что ж, испанцы тоже не владели ею, однако делили и отдавали ее. Так почему же я не могу отдать тебе ее во владение тем же способом?
Я внимательно его изучал, стараясь обнаружить, что в действительности скрывается за его улыбкой. На него накатил приступ смеха, и он чуть не упал со скалы.
— Вся земля, которую ты видишь, — твоя, — продолжал он, все еще улыбаясь. — Не для того, чтобы пользоваться ею, а для того, чтобы запомнить. Но вершиной этого холма ты можешь пользоваться до конца жизни. Я отдаю ее тебе, потому что ты сам нашел ее. Она твоя. Принимай ее.
Я засмеялся, но дон Хуан казался очень серьезным. Если бы не его странная улыбка, можно было бы подумать, что он действительно верит в то, что может отдать мне вершину этого холма.
— Почему же нет? — спросил он, словно читая мои мысли.
— Я принимаю ее, — сказал я наполовину шутя. Его улыбка исчезла. Он скосил глаза, глядя на меня.
— Каждый камень, и каждая галька, и каждый куст на этом холме, особенно на его вершине, находятся под твоей опекой, — сказал он. — Каждый червяк, который здесь живет, является твоим другом. Ты можешь использовать их, и они могут использовать тебя.
Несколько минут мы молчали. У меня было необычайно мало мыслей. Я смутно ощущал, что внезапное изменение его настроения было предупреждением, но не был испуган или встревожен. Я просто не хотел больше разговаривать. Слова каким-то образом казались неточными, и их значение трудно было уловить. У меня никогда не было такого ощущения относительно разговора, и, поняв необычность своего настроения, я поспешно начал говорить:
— Но что я могу делать с этим холмом, дон Хуан?
— Зафиксируй каждую его черту в своей памяти. Это место, куда ты будешь приходить в сновидении. Это место, где ты будешь встречаться с силами, где когда-нибудь тебе будут раскрыты секреты. Ты охотишься за силой, и это твое место. Место, где ты будешь хранить свои ресурсы. Сейчас это непонятно тебе, поэтому пусть какое-то время это остается бессмыслицей.
Мы спустились со скалы, и он провел меня к небольшому чашевидному углублению на западной стороне вершины. Там мы уселись и поели.
Без сомнения, было что-то неописуемо приятное для меня на вершине этого холма. Еда, как и отдых, была неизвестным изысканным ощущением.
Свет заходящего солнца имел глубокий, почти медный оттенок, и все вокруг казалось окрашенным золотой краской. Меня полностью захватил пейзаж; я даже не хотел думать.
Дон Хуан заговорил со мной шепотом. Он сказал, чтобы я следил за каждой деталью окружающего, какой бы маленькой или тривиальной она мне ни казалась. Особенно за ландшафтом, который простирался в западном направлении. Он сказал, чтобы я смотрел на солнце, не фокусируя на нем взгляда, до тех пор пока оно не исчезнет за горизонтом.
Последние минуты дня, как раз перед тем, как солнце ушло за покров низких облаков тумана, были в полном смысле величественными. Солнце, казалось, прожгло землю, превратив ее в большой костер. Я почувствовал красный отблеск на своем лице.
— Встань! — крикнул дон Хуан и дернул меня вверх. Он отпрыгнул от меня и настойчивым тоном велел мне начать бег на месте, где я стоял.
Пока я бежал на месте, я начал ощущать тепло, заполняющее мое тело. Это была какая-то медная теплота. Я чувствовал ее на небе и в верхней части глазниц. Казалось, верх моей головы горит холодным огнем, который излучает медное сияние.
Что-то внутри заставляло меня бежать быстрее и быстрее, когда солнце начало исчезать. В какой-то момент я почувствовал, что стал таким легким, что мог бы улететь. Дон Хуан схватил меня за левое запястье. Ощущение, вызванное давлением его руки, вернуло мне чувство трезвости и собранности. Я повалился на землю, и он сел рядом со мной.
Через несколько минут отдыха он спокойно поднялся, похлопал меня по плечу и сделал мне знак следовать за ним. Мы опять забрались на вершину скалы из застывшей лавы, где сидели до этого. Скала заслоняла нас от холодного ветра. Дон Хуан нарушил тишину.
— Это был прекрасный знак, — сказал он. — Как странно! Это произошло в конце дня. Мы с тобою очень разные. Ты в большей степени ночное существо. Я предпочитаю сверкание утра. Или, точнее, сверкание утреннего солнца ищет меня, но прячется от тебя. С другой стороны, садящееся солнце искупало тебя. Его пламя опалило тебя и не обожгло… Как странно!
— Почему это странно?
— Я никогда не видел этого. Знак, когда он приходит, всегда рождается в мире молодого солнца.
— Почему, дон Хуан?
— Сейчас не время говорить об этом, — сказал он отрывисто. — Знание — это сила. Нужно долго копить силу, чтобы даже говорить о ней.
Я пытался настаивать, но он резко переменил тему. Он спросил меня о моем прогрессе в «сновидениях».
Я начал видеть сны о различных местах, таких, как университет и дома нескольких друзей.
— Ты бывал в этих местах в дневное или ночное время? — спросил он.
Мои сны соответствовали тому времени дня, когда я привык посещать эти места: университет — в дневное время, дома друзей — в вечернее.
Он предложил, чтобы я попытался заняться «сновидениями» во время короткого дневного сна и посмотрел, не могу ли я увидеть выбранное место таким, каким оно является в то время, когда я занят «сновидением». Если «сновидения» бывают ночью, то мои видения должны относиться к ночному времени. Он сказал, что то, что испытываешь в «сновидении», должно соответствовать времени, когда «сновидение» происходит. В противном случае видения будут не «сновидениями», а обычными снами.
— Чтобы помочь себе, ты должен выбрать особый предмет, относящийся к тому месту, куда ты хочешь отправиться, и сфокусировать свое внимание на нем, — продолжал он. — Например, здесь, на вершине, у тебя есть особый куст, который ты должен наблюдать, пока у тебя в памяти есть для него место. Ты можешь возвращаться сюда во время сновидения, просто вспомнив этот куст или эту скалу, где мы сидим, или вспомнив любую другую вещь. Во время сновидения путешествовать легче, когда фиксируешь свое внимание на месте силы, таком, как это. Но если ты не хочешь сюда приходить, ты можешь выбрать любое другое место. Может быть, университет, куда ты ходишь, является для тебя местом силы. Используй его. Сфокусируй свое внимание на любом предмете и затем найди его в сновидении. От того особого предмета, который ты вспомнишь, ты должен возвратиться обратно к своим рукам, затем к другому предмету и так далее. Но сейчас ты должен сфокусировать свое внимание на всем, что находится на этом холме, потому что это самое важное место в твоей жизни.
Он взглянул на меня, как бы оценивая эффект своих слов.
— Это место, где ты умрешь, — сказал он тихо.
Я нервно отпрянул, изменив позу, и он улыбнулся.
— Я вместе с тобой буду приходить на эту вершину вновь и вновь, — сказал он. — А затем ты должен приходить сюда сам, пока не насытишься ею. До тех пор, пока вершина не пропитает тебя. Ты узнаешь, когда она наполнит тебя. Вершина этого холма, та же, что и сейчас, будет местом твоего последнего танца.
— Что ты имеешь в виду под моим последним танцем, дон Хуан?
— Это место твоей последней стоянки, — сказал он. — Ты умрешь здесь, независимо от того, где ты будешь находиться. У каждого воина есть место, чтобы умереть. Место его предрасположения, которое пропитано незабываемыми воспоминаниями, где могущественные события оставили свой след. Место, где он был свидетелем чудес, где ему были открыты секреты, место, где он хранил свою личную силу. Воин имеет обязательство возвращаться назад к месту своего предрасположения каждый раз, как он коснется силы, чтобы хранить ее там. Он идет туда или пешком, или при помощи сновидения. И наконец однажды, когда его время на земле кончается и он чувствует, что смерть хлопнула его по левому плечу, его дух, который всегда готов, летит к месту его предрасположения, и там воин танцует для своей смерти. Каждый воин имеет особую позу силы, которую он развивает в течение всей жизни. Это своего рода танец. Движения, которые он совершает под влиянием своей личной силы.
Если сила умирающего воина ограниченна, то его танец краток; если его сила грандиозна, его танец величествен. Но вне зависимости от того, мала его сила или величественна, смерть должна остановиться и быть свидетелем его последней стоянки на земле. Смерть не может одолеть воина, который пересчитывает оружие своей жизни в последний раз, пока он не закончит свой танец…
Слова дона Хуана вызвали у меня озноб. Тишина, сумерки, величественный пейзаж — все, казалось, было помещено здесь в качестве декорации к картине последнего танца силы воина.
— Может, ты научишь меня этому танцу, хотя я не воин? — спросил я.
— Любой человек, который охотится за силой, должен знать этот танец, — сказал он. — Но я не могу научить тебя этому сейчас. Скоро у тебя будет стоящий противник, и я покажу тебе первые движения силы. Ты должен сам добавить другие движения в ходе своей жизни. Каждое новое движение должно быть достигнуто в битве силы, поэтому, говоря точно, поза, форма воина является историей его жизни, танцем, который растет по мере роста его личной силы.
— И смерть действительно останавливается для того, чтобы посмотреть на танец воина?
— Воин только человек, смиренный человек. Он не может изменить планов своей смерти, но его неуязвимый дух, который накопил силу после поразительных трудностей, действительно может удержать смерть на какое-то время. Время, достаточно долгое для того, чтобы он мог в последний раз порадовать себя использованием своей силы. Мы можем сказать, что это жест, который смерть делает для людей неуязвимого духа.
Я испытывал интенсивное беспокойство и говорил просто для того, чтобы развеять его. Я спросил, не знал ли он воинов, которые умерли, и каким образом их последний танец повлиял на их умирание.
— Выбрось это из головы, — сказал он сухо. — Умирание — это монументальное дело. Это больше, чем подрыгать ногами и застыть.
— Буду ли я тоже танцевать для своей смерти, дон Хуан?
— Конечно. Ты охотишься за личной силой, даже несмотря на то что еще не живешь как воин. Сегодня солнце дало тебе знак. Лучшее, что ты сделаешь в работе своей жизни, будет сделано к концу дня. Очевидно, ты не любишь молодого сверкания раннего света. Утреннее путешествие не зовет тебя. Тебя привлекает заходящее солнце, старое, желтоватое и тающее. Ты не любишь жара, ты любишь тепло. И поэтому ты будешь танцевать перед своей смертью здесь, на вершине этого холма, в конце дня. В своем последнем танце ты расскажешь о своей борьбе, о тех битвах, которые ты выиграл и проиграл; расскажешь о своей радости и замешательстве при встречах с личной силой. Твой танец расскажет о секретах и чудесах, которые ты накопил. И твоя смерть будет сидеть здесь и следить за тобой. Заходящее солнце будет освещать тебя, не обжигая, как это было сегодня. Ветер будет мягким и тающим, и твоя вершина будет дрожать. Когда ты приблизишься к концу своего танца, ты взглянешь на солнце, потому что ты больше никогда его не увидишь ни наяву, ни в сновидении, а затем твоя смерть покажет на юг. В бесконечность.